Парижские мальчики в сталинской Москве - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Беляков cтр.№ 87

С двенадцати-четырнадцати лет у детей начинается активное формирование префронтальной коры головного мозга ^[104]. Владимир Губайловский, ссылаясь на работы современных нейроэндокринологов, предполагает, что после этого возраста смена национальной идентичности маловероятна. Можно переехать в другую страну, можно выучить в совершенстве иностранный язык (хотя с годами и это сделать всё труднее), но национальность уже не сменить. “Окно возможностей” или закрывается вовсе, или становится труднодоступным.

Мур приехал в сталинскую Москву, когда это “окно” для него должно было закрыться. Ассимилироваться было поздно. Все попытки сблизиться с новым русским окружением, с одноклассниками кончались одним и тем же: Муру становилось скучно. Со временем русские сверстники начнут его даже раздражать, особенно если будут при нем судить о Франции. О любимой Франции, о милой Франции. Русские же смотрели на него как на “француза”, “европейца”, “парижского мальчика” без “капли русского духа”. Он мог быть им интересен (особенно девочкам), но они не считали его своим. Об ассимиляции не было и речи.

“Нации чужды друг другу, как и люди, различные по характеру, возрасту, вере, нравам и потребностям. Они с любопытством и тревогой обмениваются взглядами, усмехаются, гримасничают, приходят в восторг от какой-то мелочи и стараются перенять ее, игнорируя целое, умирают от зависти или преисполняются презрением. И хотя иногда их желание общаться и прийти к взаимопониманию вполне искренно, но что-то не складывается, и неожиданно их контакты непременно прервутся. На каком-то уровне возникает совершенно непонятный предел для общения, столь длительный и глубокий, что его невозможно преодолеть”.⁸⁰²⁸⁰³

Это писал Поль Валери в своем сборнике “Regards sur le monde actuel” (“Взгляд на современный мир”). Пожалуй, лучше и теперь не скажешь. Не знаю, обратил ли Мур внимание именно на эти слова, но они точно описывают происходившее с парижским мальчиком в сталинской Москве.

“Взгляд на современный мир” Мур прочитает в первых числах апреля 1941-го. Но еще раньше, в марте, Мур познакомится со стихами Валери. После этого он больше не вспомнит о “Как закалялась сталь”. Да и псевдонародные думы, сочиненные Багрицким и Кирсановым, померкнут рядом с блеском последнего великого поэта Франции.

Валери считался живым классиком. Во Французской академии он занял место умершего Анатоля Франса. Мур собирался почитать что-нибудь из его сочинений летом 1940-го, но не успел, чтения ему и без того хватало. А Митя уже читал Валери и ценил высоко. “Взгляд на современный мир” ему подарил отчим.

13 декабря 1940-го Мур с Митей были в библиотеке иностранной литературы. Мур читал “Mickey Mouse Weekly”, Митя “просматривал какие-то роскошно изданные произведения Валери”.⁸⁰⁴ У Дмитрия не было сборника “Charmes” ^[105], и Мур с Митей договорились: Митя подарит Муру на день рождения две книжки Кирсанова, а Мур перепишет для Мити “Charmes”. Митя обещание исполнил, а Мур после январской ссоры долго злился на него и потому свое обещание выполнить не спешил. Но в марте их отношения возобновились, хотя за глаза Мур называл Митю “необычайно цинично-корыстным человеком” и его раздражал “скептический смех Митьки”. Тем не менее парижские мальчики снова встречались, обсуждали французскую литературу, советскую литературную критику, ели мороженое на улице Горького и ездили на трамвае “А” по Бульварному кольцу. Митя щеголял в новом костюме и рассказывал Муру про ИФЛИ, куда собирался поступать после окончания школы. Тогда же стал продавать Муру книги. Мур купил у него “Краткий философский словарь”, собирал деньги на три тома “Очерков по истории западноевропейской литературы” Петра Когана. Митя запросил за нее 15 рублей, у Мура столько не было. Но со временем Митя отдаст Муру трехтомник в обмен на его парижский галстук.

В марте Мур все-таки взял тетрадку и переписал для Мити сборник Валери. Пока переписывал – прочитал, и для Мура это стало событием: “Между прочим, я как будто открыл нового любимого автора – Валери, – записывал Мур в дневнике. – Этот поэт и писатель настолько умен, тонок и совершенен в форме, что, конечно, он – крупнейший писатель Франции и Запада”.

Стихи Поля Валери бесконечно далеки от “революционного пафоса”, который еще месяц назад так привлекал Мура. Это просто совершенно другой мир.

Вот отрывок из “Думы про Опанаса” Багрицкого, которая еще недавно так понравилась Муру:

Стихи хорошие, но искренен ли был Мур, когда их хвалил? Или он просто обманывал сам себя? В феврале он называл Багрицкого “замечательным поэтом”. Цветаева подарила сыну первый том полного собрания его сочинений, но Мур как-то быстро охладеет к этим стихам. А Валери будет читать даже под немецкими бомбами.

Мур прочел Валери впервые в марте, но к встрече с его стихами он был уже неплохо подготовлен. Еще год назад он читал Бодлера, Верлена, а позже Стефана Малларме – и вот снова обратился к любимому французскому символизму и модернизму, перестав заставлять самого себя любить чужое, неблизкое. Валери вернул Мура к Франции, французской культуре, к воспоминаниям о Париже.