– Сети проверю. – А потом прибавил, обращаясь неизвестно к кому: – Думаешь, напугала?
«Проверял уже», – подумала Лушка перед тем, как потерять сознание.
Очнулась она оттого, что замерзла. Уйдя, Никодим не закрыл дверь, и оттуда тянуло холодом. Кое-как разлепив веки, Лушка увидела, что свеча прогорела, в избе совсем темно. Похоже, Никодим ушел давно, но почему-то до сих пор не вернулся.
А если спьяну в воду упал и захлебнулся? Или свалился с обрыва и шею свернул? Не такой уж высокий обрыв-то, но внизу камни. Не успев понять, что чувствует при мысли, что с мужем случилась беда, Лушка с трудом поднялась на ноги, опираясь на стену. Тело наливалось привычной болью, но, кажется, кости целы.
Надо проверить, что с Никодимом, только вот что она разглядит в такой темноте? Как оказалось, об этом тревожиться как раз и не стоило. Шар почти полной луны навис низко над землей, дорогу рассмотреть можно.
Лушка набросила на плечи шаль и вышла из дому. Во дворе было пусто. Окликнув мужа и не получив ответа, Лушка двинулась дальше. Никодим собирался осмотреть сети, выходит, придется пойти к реке. Только что преисполненная решимости сделать это, Лушка заколебалась.
Вспомнилась белолицая женщина, которую они с мужем видели стоящей возле черемухового куста, и если днем удавалось убедить себя, что это всего лишь баба или девка из соседней деревни, то сейчас было очевидно, что это не так.
«Не было там никого!» – испуганно сказала себе Лушка, но ложь не помогала успокоиться.
Всюду клубился мрак, облитые скупым лунным светом кусты и деревья казались зловещими лохматыми фигурами, угрюмо наблюдающими за бедной Лушкой. Внизу, под обрывом, на котором стояла деревушка, словно большое живое существо, вздыхала река.
Царила тишина, но в этой тишине не было спокойствия и мира. Нечто, чему не найти названия, прислушивалось к каждому Лушкиному шагу, когда она все же рискнула двинуться с места. Камешки под ногами хрустели чересчур громко, эхо шагов отдавалось в ушах.
С колотящимся сердцем пошла она к обрыву, стала спускаться вниз. Окликнуть бы Никодима, подумалось ей, но делать этого Лушка не стала: на призыв в ночи вполне может отозваться кто-то другой.
Или другая. Кто была та женщина? Утопленница? Русалка? Лобаста?
Возле кромки воды что-то чернело. Не то мешок, не то какое-то животное, Лушка издалека не могла рассмотреть. Пришлось подойти ближе. Волны с тихим плеском набегали на лежащий темный предмет, лениво шевелили его, подталкивая, подбираясь снизу.
Лушка торопливо шла вперед. Нечто внутри нее уже точно знало, что она сейчас увидит, но ум отказывался принять этот факт. На луну набежала тучка, и последние метры женщина преодолела в полной темноте, рискуя споткнуться и упасть.
Остановившись в двух шагах от странного предмета, она ощутила отвратительный запах – густой и назойливый. Пахло протухшей рыбой, гнильем или болотной водой, а может, всем сразу. Лушка брезгливо скривилась и прикрыла нос уголком шали.
А потом налетевший порыв ветра смахнул тучу, небесная лампада вновь осветила берег. Теперь уже Лушка не могла притворяться, будто ничего не видит, не понимает, кто перед нею.
Никодим лежал, подломив под себя одну ногу. Вторая нога была вытянута, руки раскинуты в стороны. Еще Лушка видела короткий обрубок шеи, но того, чем шея обычно заканчивалась, почему-то не было.
– А голова-то твоя где, Никодимушка? – зачем-то вслух строго спросила у обезображенного трупа Лушка, точно и вправду ждала ответа.
Звук собственного голоса, тонкий и ломкий, напугал ее, и Лушка разом осознала весь ужас происходящего: она стоит ночью на берегу совершенно одна, если не считать мертвеца без головы, а тот, кто оторвал ему голову, возможно, все еще здесь, прямо сейчас наблюдает за ней!
Лушка попятилась, глянула по сторонам, подумала было позвать на помощь, но крик так и умер, не успев вырваться наружу.
На тропинке, сбегающей с обрыва, по которой только что спускалась Лушка, кто-то стоял. Вторая фигура замерла всего в нескольких шагах от оторопевшей Лушки – и ее она видела отчетливо.
Женщина («Женщина?! Бесовское отродье!») стояла, скособочившись, ссутулившись, с опущенными вдоль тела руками; волосы падали на лицо, почти закрывая его. Внезапно она сделала шаг к Лушке, двигаясь при этом неловко, рывками, по-рачьи, чуть склонив голову к плечу.
«Она убила Никодима», – с отрешенным спокойствием подумала Лушка, а после ни о чем уже не могла думать, ничем не могла себе помочь, потому что рухнула как подкошенная, рядом с мертвым мужем, второй раз за эту страшную ночь лишившись чувств.
Глава четвертая
– Отец хотел бы, чтобы и мы с матушкой уехали. Но нам некуда. – Анюта посмотрела на Степана. – Только я и не хочу уезжать.
Последние слова она произнесла совсем тихо, и Степан против воли почувствовал, что краснеет: ему было радостно, что Анюта не хочет ехать. Однако тут в голову пришла мысль о том, что оставаться в деревне может быть слишком опасно. Анюта думает, отец или он, Степан, смогут защитить ее и мать, если придется, но был ли он сам уверен в этом?
Прошлой ночью случилось такое, чего никто не мог ни предугадать, ни предотвратить. При мысли о том, что рыбаки обнаружили, выйдя к реке поутру, Степана опять замутило, хотя он подумал, что уже свыкся, попривык.
Разглядев Никодима и Лушку вповалку у кромки воды, поначалу Степан удивился: с какой это стати соседи улеглись там? Наверное, Никодим напился, упал замертво, а Лушка…
А что с Лушкой, он додумать не успел, потому как, спускаясь к реке и подходя все ближе к воде, и Степан, и Антип с Петром увидели страшное. Как-то все сразу увиделось, полезло в глаза: кровавые пятна на траве и камнях, тучи мух, которые с ленивым гудением, неохотно оторвавшись от пиршества, поднимались в воздух, странно короткое, обрубленное тело Никодима…
Степана рвало, Антип тихо матерился, Петр, отойдя подальше и наклонившись, брызгал себе в лицо водой. Все они решили, что Лушка, лежавшая возле мужа, точнее, поверх его тела, тоже мертва, и, когда она пошевелилась и застонала, не сдержались, дружно заорали в голос с перепугу.
В середине дня приехали из города, как сказал дед, «власти». Жандарм в форменной одежде, доктор, еще какие-то два господина, наверное, сыскные, решил Степан. Они задавали вопросы, качали головами, хмурили брови и с подозрением смотрели на жителей деревушки, словно полагали, что кто-то из них мог учинить такое зверство.
Расспрашивали каждого по отдельности, интересовало вновь прибывших, кто и когда в последний раз видел Никодима? Часто ли он бранился с женой? Слышали ли крики или еще что необычное прошлой ночью?
То, что Никодим бил Лушку, было и так понятно, что тут спрашивать, у нее и голова в крови, и раны кругом. Все давно привыкли, что он то и дело принимался «учить» свою супругу. Степан за эту лютость и жестокость Никодима не любил, хотя, по его мнению, такой смерти никто не заслуживал.