Джентльмен Джек в России. Невероятное путешествие Анны Листер - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Хорошилова cтр.№ 74

Звуки вытягивались, кружились, сплетались в танце, застывали в темнеющем теплом лиловом небе прихотливой серебряной вязью, в которой невидимый музыкант-зурнаджи скрыл невысказанные чувства, прозрачную, как горный ручей, светлую, как лунная ночь, печаль и нежную истому своей любви, вечной, как это небо, о бессмертная моя. От тебя, весна цветущая, луна юная, от тебя ожидаю я жизни.

Зурна стонала, срывалась на жалостливый фальцет. Зурна плакала, и ее медвяные слезы обращались в золотые фонарики — они вспыхивали один за другим на плоских крышах домов — это люди выходили послушать музыку, поговорить, вдохнуть пьянящий прохладный воздух тифлисской сказочной ночи. Так здесь поступали веками. Это была древняя традиция города.

Рядом с Анной, справа, над черным провалом заснувшего богатого дома, вдруг ожили и заиграли, словно светлячки, три пестрых стеклянных фонарика. Резвились, хохотали цветными стеклами — три молодые озорные грузинки выбежали на крышу, привлеченные далекой грустной мелодией и романтичной полной луной. Фонарики покружились и опустились на пестрый, вспыхнувший всеми цветами Востока, ковер. Девы расселись на подушках, скрестив по-турецки ноги. Они были очаровательно разоблачены — их хрупкие тела едва скрывали полуночные длинные шелковые рубахи. На плечи одной, самой юной, прекрасной и бледной, была наброшена легкая, словно счастливый сон, воздушная вуаль с тысячью блесток, тысячью тифлисских лун, переливавшихся острыми искорками и вторивших несдержанному смеху юной феи. Грузинки сидели, хохотали, щелкали пальцами и тихонько качались в такт вившейся по ночному небу мелодичной прихотливой мольбе. Роза заснеженных гор, свежая, юная. Сокровище Гулистана, богами возлюбленная. Приди ко мне. К тебе взываю. От тебя жду я жизни, любовь моя.

Плач зурны растревожил отзывчивое сердце барабана-дхола — в темноте загудели его удары, и в такт им запели глухие струны старинной скрипки-кемана. Три грузинские девы, хохоча, поднялись, раскинули руки и легонько, на цыпочках, оборачиваясь влево и вправо, закружились, бесшумно, покорные ритму любовного плача. Упоенная терпким вином, о красавица, с ума сводящая, звезда бессмертная, приди же ко мне, любовь моя.

Сердце дхола колотилось сильнее, слышнее. Надрываясь, ревела, стенала зурна, и ее арабская вязь серебряной лентой вплеталась в густые волны оранжевых звуков старинной скрипки-кемана. Все быстрее танцевали грузинские девы. Самая юная и прекрасная стала в центр, закрыла глаза и завертелась, все быстрее и быстрее, поднимая изящные руки к полуночному мудрому небу, к которому обращали свои исповеди и сердца невидимые музыканты. Твой образ светлый сияет, улыбка твоя пьянит, как вино. Ты луною взошла на небосводе, о любимая. Не мил без тебя белый свет. Не желаю богатств я, ни славы. Хочу лишь улыбки твоей, лишь прильнуть к устам твоим жажду. Жизни жду от тебя, о любовь моя.

Девы кружились быстрее, не касаясь земли, становились все легче, выше, бесплотнее. Гурии Гулистана, оборотни джаханнама, ангелы Боттичелли, любовь моя. Их одежды мерцали в лунном призрачном свете, наполнялись нежной прохладою ночи, дышали с нею единым дыханием, плыли по небу и медленно таяли в танце. Три девы, три тени поднимались все выше, над саклями, над старым спящим Тифлисом и притихшими черными скалами, над бренным, уставшим, отяжелевшим миром, давно разучившимся грезить. И танцуя, крутясь, возносились туда, где плакало звездами небо и луна по слогам разбирала арабскую вязь серебряных строф о любви. Богом избранная, Богом воспетая, звезда звезд, рисунок творца, с душой расстаюсь, когда о тебе мечтаю, так желаю увидеть тебя, о любовь моя. Напиток страсти пьянее вина и сладостнее щербета, все слезы в нем, все стенанья мира в нем. Возлюбленная, молю, приди же ко мне.

Ночной теплый ветер задул фонари. Гурии воспарили и вдруг рассеялись в фиолетовой мгле. Лишь дудка-зурна тихо ныла в ночи. И небо в шелковой туманной чадре мерцало тысячью блесток, тысячью лун, освещавших чело самой юной и самой прекрасной из дев.

Жизни жду от тебя, ты — любовь моя…

Голова приятно кружилась. Подташнивало от вина. Две луны, два тусклых золотых фонаря качались и множились вдали, над пыльной пропастью площади. Вместе с ними раскачивался циферблат карманных часов — один круг делился на два, на три, и цифры пускались в неистовый хоровод вокруг дрожавших сцепившихся стрелок. Анна с трудом разобрала, что уже двенадцать. Дьявольский город. Волшебный город. Пристанище бледноликих бестелых ангелов. Тифлис серебристо вздрогнул полуночными колоколами. И затих.

Тифлис, террасы. Грузинки на крыше. Рисунок Г. Г. Гагарина. © «Государственный музей Л. Н. Толстого»

Все это, впрочем, блажь. Фикция. Болеутоляющее для слабых сердец. Чертовски раскалывается голова и хочется спать. Нуль часов 22 минуты — вот непреложная истина, упрямый факт, заверенный хронометром жизни. Все остальное — вздор. С этими мыслями Анна доплелась до гостиницы, поднялась в номер, быстро по привычке разделась. И заснула по часам — в нуль часов 32 минуты.

В ту ночь ей снилась Персия.

С тифлисцами

«От Тифлиса до Тегерана — 1200 верст, 600 верст — до Тебриза и 200 верст — до Эривани. От Тегерана до Исфахана — 500 верст. Доехать из Шираза в Бушир, Буссорах и Багдад и потом через Керманшах и Хамадан вернуться в Тебриз», — Анна повторяла цифры и чудно звучавшие названия словно молитву. Ее путешествие наконец обретало законченную форму и смысл. Начавшись с увеселительной легкой прогулки по западным русским губерниям, оно продолжалось на Кавказе — полушутливой горной встряской, полудикими пейзажами, приятным напряжением мускулов. Но это лишь подготовка к настоящему испытанию, к беспокойному, опасному, сладостному Востоку, где неистовая, неземная бирюза пела в унисон с небом, где пили густое, как кровь, вино, где боль и наслаждение были неразделимы, где с одинаковым изяществом воспевали драгоценные камни и отрезанные головы гяуров, насаженные на колья. Тебриз, Тегеран, Исфахан станут кульминацией путешествия, самой сложной и славной главой ее жизни — Анна крепко в это верила и предчувствовала успех.

Сопровождать их вызвался переводчик месье Каон: «Генерал Головин даст ему на это разрешение. За обедом спросила его, во сколько он оценивает свои услуги. Он попросил 60 дукатов в месяц и аванс за два месяца. Я согласилась — смогу выплатить ему авансом сразу 200 дукатов. Он советовал ехать непременно с караваном. В таком случае до Тегерана мы доберемся за 40 дней, впрочем, это слишком долго. Каон уверил, что и генерал Головин, и русский посол в Персии обеспечат нас необходимыми бумагами на имя высокопоставленных особ всех крупных тамошних городов и проблем с передвижением не будет».

И после, перейдя на деликатный стеснительный тон, месье Каон прибавил, что в Персии дамам нельзя привлекать к себе внимание и, значит, им придется путешествовать в мужских кафтанах, чалмах и брюках-шальварах. Анна печально вздохнула — что ж, это резонно. И втайне ликовала — наконец-то она станет тем, кем хотела, никаких больше юбок и мерзких подъюбников, корсетов и глупых шляп. Парадокс — в дикой средневековой стране ей позволят то, что запрещает просвещенный, благовоспитанный европейский мир. И значит, Персия — для нее.