Джентльмен Джек в России. Невероятное путешествие Анны Листер - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Хорошилова cтр.№ 54

Смеркалось. Энн очень замерзла, раскапризничалась, просилась домой. В тот день их на ужин никто не позвал, и вечер пришлось коротать в отеле — за скудными остатками пищи и вчерашним донским.

К счастью, семейство Столыпиных благоразумно перенесло встречу с двух на четыре часа, время спокойного обильного обеда. Утром подруги хорошенько вымылись, приготовили визитные наряды, вычистили шляпки, отгладили воротнички. Энн придирчиво осмотрела костюм — не появилось ли где пятно или постыдная дырка на чулке. К счастью, их туалеты, несмотря на тяжелые переезды, еще сохраняли необходимый светский лоск.

Саратов они уже хорошо изучили, да и выходить на изматывающий колючий ветер не хотелось. Время коротали в номере — позавтракали, за ланчем проглотили чай с бисквитом. Анна развлекала себя непослушными цифрами счетов и смет, переводя их на французские франки и английские фунты. Энн тоскливо листала книжку. Потом они 30 минут усердно молились. Наконец прикатили сани. Через 15 минут (Листер засекла время) они подъехали к богатому каменному дому с провинциальной лепкой и неизбежным треугольным фронтоном. Здесь, на углу Малой Дворянской и Александровской, жил Афанасий Столыпин, светский лев, крупный помещик, губернский предводитель дворянства. Он принимал и кормил у себя лучшее общество.

Собралось человек тридцать — все важные люди. Начали с легких бесед и жирных закусок, которые сервировали в гостиной. Между икрой и заливным Анна познакомилась с московской дворянкой Лопатиной, чей брат служил в русском посольстве в Константинополе — он им сможет помочь с документами, если они решат отправиться в Персию. Их представили начальственному лицу Сарепты, и тот пообещал справить волшебную бумагу для осмотра его городка. Главной персоной званого обеда был вице-губернатор Карл Оде-де-Сион, приятель Столыпина, для своего высокого ранга удивительно дружелюбный и разговорчивый. Анна болтала с ним на французском, родном языке Карла Карловича, — о Польше, Франции, Пиренеях. Вице-губернатор поинтересовался, куда они держат путь, и посоветовал непременно побывать в Оренбурге и Уральске.

Потом Листер разговорилась с хозяином дома, добродушным комичным увальнем с пухлым лицом, усеянным лягушачьими бородавками. Он совсем не походил на орденоносного героя Отечественной войны. Когда-то давно, в 1805-м, в год Ульма и Аустерлица, юный Афанасий Столыпин стал юнкером-артиллеристом. В 1807-м сражался под Фридландом, получил ранение в ногу. В славном 1812-м участвовал в Бородине, в 1815-м — в параде русских войск в Париже. Потом его рассказы и хвастливые байки перевел на язык высокой поэзии Лермонтов, любимый двоюродный племянник, которому Столыпин покровительствовал, но и журил иногда — «за продерзости». «Скажи-ка, дядя…» — в этих первых строках «Бородина» Михаил Юрьевич обращается именно к Афанасию Алексеевичу.

Его славные молодые годы унеслись вместе с колесницами русских викторий в прошлое. Столыпин стал реалистом, важным чиновником, помещиком, хитрым коммерсантом и тучным гурманом. Герой Бородина, офицер и кавалер, занимался бумагомаранием, мздоимством и выпекал кулебяки. Для души почитывал поэзию (очень хвалил проказника Мишку) и разводил овец. «Он подписал договор на десять лет с мистером Коули, фермером из Лондона, который вкладывает в дело половину собственных средств, но получает половину от общего их дохода. Коули выписал из Англии пастуха с супругой. Сам Коули лишь в прошлом июне прибыл в Петербург и в сентябре переехал в Саратов. Ему очень понравился этот город, и он сказал, что будет счастлив здесь остаться. Овцы пасутся на полях, принадлежащих Столыпину, — у него здесь 60 тысяч арпанов земли. Они расположены неподалеку от следующей сразу за Саратовом станции, вдоль Симбирской дороги, недалеко от Вольска. Один баран стоит 600 рублей, овца — 200 рублей. У Столыпина их 400 штук, большинство привезены из Англии и несколько (той же породы) куплены у дворян Петербурга и других городов».

Столыпин рассчитывал, что дело принесет доход — ведь ему помогал серьезный ученый. Если все пойдет по плану, он организует пастбища в других своих имениях, станет знатным фермером, быть может первым в России. Хвастливую речь Афанасия Алексеевича прервал шум — объявили начало обеда, и гости поспешили занять места в просторной столовой. Там Анна наконец бессовестно предалась чревоугодию: «Подали суп и пирожки к нему. Потом мясное жаркое (рулет, порезанный крупными кусками, с маленькими луковичками и жареными каштанами, уложенными в центре блюда) и белую рыбу, пойманную в Волге (стерлядь здесь стоит от 50 до 60 копеек за фунт, рыба целиком — 100 рублей, в Петербурге она будет стоить 300 рублей). Потом принесли маленьких птиц, уложенных на ломтиках поджаренного хлеба вокруг фасоли, потом блюдо с разрезанной на куски дичью (рябчиками и так далее), салат и соленые огурцы. Потом пирог (очень хороший — бисквитный) и конфеты, мороженое, составленное из трех слоев, — внизу желтоватый, в середине — красный, сверху — белый. Потом консервированные ананасы и сливы. Мы пили квас, лондонский портер и донское шампанское. И в конце подали люнель с севильскими апельсинами. Обед закончился около семи вечера. И после кофе мы откланялись».

Вернувшись к себе, подруги выпили пару кружек чая и сделались совершенно счастливы. Их короткое путешествие по Саратову завершилось. Дальше — Сарепта и Астрахань.

Немецкий чудо-городок

Они проехали черно-белый шлагбаум, и жизнь закончилась. Саратов, как до того Казань, Москва и Петербург, провалился в туманно-снежное небытие, в бесцветную бездонную пропасть, которую русские называли тоской. Здесь всюду была тоска — пустые поля, пустое небо, пустая линия горизонта, словно Всевышний, когда сочинял земное бытие, случайно упустил, не заметил этого места, и оно осталось беззвучным, немым пробелом, стыдливым голым листом в его талантливой полифонической пьесе. Единственной приметой жизни была тряска. Трясло ужасно, хотя они скользили по самому центру скованной льдом Волги. Этот путь считался коротким и быстрым. «Дорогая пустая. Кругом — лишь голая равнина, запорошенная снегом. Ни одной деревеньки, ни единого сарая, ничего вообще. Лишь изредка на холме появится одинокое дерево. Здесь нескончаемый холодный ветер».

От мрачного ослепленного снегом пейзажа, от тоски и ветра у Анны разболелись глаза. Сначала покалывало — не обратила внимания. Потом стало сильно жечь — она промыла их смесью воды и бренди. Не помогло. Один глаз распух, загноился, болел, второй сильно слезился. Да еще этот колючий режущий ветер, ослепляющий снег. Она пожаловалась Георгию, но тот отмахнулся — у него уже несколько дней болела голова, держалась высокая температура. Оказывается, такое здесь часто случалось. Всему виной были метели и крепкие морозы. «Надо перетерпеть — будет легче», — утешил он Листер. Это было правилом жизни русских: они терпели негуманную природу, неприютный безрадостный быт и надеялись, что завтра будет легче, лучше, светлее.

И на следующий день ей действительно стало лучше. Доброе бенди, влитое в глазницы и в утробу, подействовало. Боль немного отпустила. Анна открыла дверцу кибитки и, словно одноглазый адмирал Нельсон, пристально всматривалась в округу. Они миновали Камышин, Белую Глинку, Водяной Буерак. Увидели, как черные, будто из печки, люди таскали к берегу дремлющей Волги навоз и наваливали кучами — весной его уносила река. Так здесь избавлялись от нечистот. «Георгий, между прочим, верно заметил, что горы навоза не слишком подходят этому пейзажу».