Джентльмен Джек в России. Невероятное путешествие Анны Листер - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Хорошилова cтр.№ 35

Настал черед Анны. Приняв из рук Венеры парехос, она поднесла к ней лучину и стала аккуратно вращать. Мягкие огненные языки легко щекотали аппетитную табачную губку, вожделенно облизывали ножку, оставляя темные подпалины. Послушная плоть зарумянилась, воспалилась, вкусно затрещала, вокруг ножки обозначилось бело-пыльное кольцо свежего пепла, и сигара наконец ожила, задымилась, задышала, стала отдавать свои пьянящие сочные солнечные густые ароматы. Анна передала ее в руки зачарованной молчащей Софьи и предупредила — нужно курить не затягиваясь, смаковать сигару, словно доброе породистое вино, — держать дым во рту, катать его, чувствовать нёбом и языком густую ароматную плоть. «Невероятно эротический опыт, не правда ли?» — и она глубоко взглянула в глаза Софьи, в которых танцевали острые алые искры разгоравшегося интереса.

Потом Листер проделала тот же фокус для Ольги Долгорукой и после быстро закурила сама, крепко, по-военному закусив сигару и опалив ее пару раз лучиной.

Подали кофе и портвейн. Дамы откинулись в мягкие кресла. Разговор полился. Анна слышала от кого-то, что русские аристократы любят прикуривать от ассигнаций: «Это правда?» Софья рассмеялась: «Это старая добрая традиция». Она лично знала пару-тройку столичных щеголей, прожигавших состояния — в буквальном смысле. Слыхала от родителей о князе Александре Голицыне — тот транжирил деньги, мучил несчастную супругу, Марию Вяземскую, кутил на широкую ногу. Все его называли Cosa rara — Куриозом. На его шумных пирушках особым угощением были трубки с чубуками, набитые лучшим турецким табаком. Князь бросал на стол пачку сторублевых ассигнаций, скручивал одну, поджигал и медленно-медленно раскуривал ею трубку. Если гостей была сотня, то в тот вечер прогорали сто тысяч рублей. Красивая гусарская потеха увлекла других щеголей. И вероятно, вскоре молодое русское дворянство обанкротилось бы, но, к счастью, вышло постановление о запрете курения в салонах и публичных местах.

Княгиня слегка захмелела от крепкого гаванского табака, порто и жаркого уютного вечера. Раскраснелась, похорошела, разговорилась. Она вспомнила другую забавную историю. Император любил кататься в легких дрожках по центру Петербурга, один, без спутников. Однажды вечером, гуляя по Невскому проспекту, видит — какой-то господин стоит и вкусно курит гаванскую парехос, презрев запреты. Николай Павлович подлетел к нему и проревел по-русски: «Ты что это делаешь?» Господин, смерил его взглядом с головы до ног и на чистейшем французском ответил, что он стоит, курит и мешать ему не следует. Царь, к счастью, был в тот вечер в хорошем настроении. Понял, что перед ним француз. И очень мягко, как только мог, объяснил, что в России на улицах курить нельзя. «А где же можно?» — удивился галл. «Сейчас вам покажу». Царь усадил его в дрожки и повез в Зимний дворец. Провел в курительную великокняжескую комнату: «Здесь можно, здесь курите. Это единственное во всей столице место, где дозволяется курить». Француз провел незабываемый вечер. А когда выходил, спросил у слуги, что же это за добродушный русский господин, который столь мило с ним обошелся. «Представляете, что он услышал? — хмельно взвизгнула княгиня. — Ему сказали: это русский император. Вот кто!» И, запрокинув голову, она залилась звонким девичьим смехом. В этот момент она была прекрасна. Ее разгоряченное изогнувшееся тело овивали плотные шипящие змейки дыма, взлизывались по скользкому атласу подвижного лифа, путались в сложной вечерней укладке, ласкали плечи и, щекоча, пробирались в укромные теплые манящие лакуны под панцирем корсета. Крепко впившись зубами в округлую плоть сигары, Анна курила и пронзала Софью глазами, обжигала алыми искрами пламени, обнимала плотными пахучими кольцами дыма. В этот момент она сама была этим дымом, едким, истомчивым, горько-сладостным необоримым змеем, все теснее оплетавшим мягкое податливое тело, желавшим покорить, подавить, задушить его в рептильных кольцах невыразимой постыдной страсти.

Анна тяжело выдохнула. Наклонилась над столиком, надломила и скинула плотный губчатый пепел, откинулась в кресло и глубоко затянулась — так, что щеки обратились в две тускло-туманные впадины. Подняв голову и округлив разомкнутые губы, выпустила медленно, одно за другим, плотные, ровные сизо-белые кольца, повисшие немым удивлением в густом воздухе гостиной.

Барышни зааплодировали. Но как же и где же мадам Листер научилась так щегольски курить? Листер ждала этого вопроса. И, загадочно улыбнувшись, ответила — она научилась курить… в семь лет. Да, да, в семь лет. В Галифаксе. Она была истинным tomboy, пацанкой, сорванцом. Родители не могли с ней совладать. Она не желала учиться. Бросала учебники к чертям, в печку. А вечерами убегала из своего замка, из Шибдена, в город. Там было весело, там цвел порок. Она бежала в дрянную вонючую таверну, где вечерами сиживали краснорожие солдаты в алых мундирах. Они пили, курили, орали песни. Она забиралась на колени к капралу, бывшему линкольнширцу, сослуживцу ее отца. И смотрела, как солдаты резались в карты. Кто-то непременно мухлевал, и капрал шептал ей на ухо грубые секреты нехитрой игры. Потом солдаты пили густой, черный, как кровь, обжигающий порто, и она пила с ними. Потом они хором орали о морях, пьяном Джеке и трусливых американцах, которых они побеждали, но только в громких песнях. Они пили, пели, хлопали булыжными кулаками по липкому столу, гоготали и, туго набив вишневые трубки, курили горький табак, а ей, дочери капитана Линкольнширского полка, давали маленькую сигариллу. Она помнила, как ее покачивало и приятно мутило от невозможной густоты и сладости дыма, от огненного порто и сумасшедших телесных запахов — подгнившего лука, свежей селедки, прогорклого масла, кислого вина, крепкого острого мужского пота… Потом солдаты шли к девкам. «А вы, мадам Листер?» — Софья подыграла ей вопросом. «Я видела все — плохих женщин, курьезные сцены…»

Ольга Долгорукова подавилась дымом, закашлялась. Софья ее похлопала по спине, плеснула кофе, отпоила. Обрывок пикантной истории повис в дымном мареве и через секунду рассеялся. К «плохим женщинам» предпочли не возвращаться. Разговор перешел на врачей. Долгорукова заметила, что немецкие доктора (а верила она только им) рекомендовали ей курить — и непременно сигары. Они, говорят, хороши для сердца, крови и легких, вытягивают из головы дурные мысли и дурные соки. От сигар проходят боли, печаль рассеивается. И теперь она чувствовала, что немцы ее не обманули. Ей чудо как хорошо. Нужно только еще попривыкнуть, наловчиться. Она определенно выпишет себе и супругу волшебное гаванское снадобье.

Три современные грации еще немного посидели, посмеялись, выпили за здоровье русского царя и распрощались. Перед сном Анна записала в дневник: «Курили. Был очаровательный вечер. Ушли в 10:30».

Бриллианты и поклонники

Радзивилл, истинная светская львица, славилась богатым гардеробом и собирала ювелирные безделицы: «Москвички превосходно одеваются, и княгиня, бесспорно, большой знаток в этих вопросах». Влюбленная Анна готова была часами слушать ее звонкую пустячную болтовню — лишь бы только видеть ее, сидеть рядом.

Княгиня, чувствуя внимание, делилась с ней всем, что знала. Поутру, говорила она, в Москве носят лишь шлафор, но не парчовый (как в столице), а скромного шелка, и сидят в нем не дольше часа. В полдень, ежели остаются дома и не совершают визитов, переодеваются в пеньюар из атласа или шерстяной кисеи. На прогулку надевают скромные платья из шерсти с незатейливой отделкой, а поверх — пальто-редингот. Голову прячут под темной шляпой, ноги обувают в удобные боты. Для визитов выбирают платья из атласа, левантина, пекина или поплина непременно отделанные кружевами и шелковыми оборками. На вечер не должно жалеть денег. Следует надевать дорогие туалеты, атласные или парчовые, с вышивками в готическом стиле, с кружевами Renaissance, с бархатными вставками и золотой бахромой, и мантильи — непременно Ruis-blas ^[12], из индийского кашемира, подбитые белым атласом с широкой золотой каймой или обшитые собольим мехом…