Сны хрустальных китов - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Нартова cтр.№ 75

«Много зелени», — вот какими словами я бы описал своё впечатление от первой встречи с ним. Возможно потому, что впервые мы познакомились ранним летом, в пору, когда трава ещё не успела завянуть под лучами Птичьего Глаза, а частые дожди успевали смыть пыль с листвы. Всё было наполнено этой зеленью: переливами бериллов и прожилками малахита. Голубое небо пряталось за пышными кронами садовых деревьев, а цветы — главная гордость матушки — либо отцвели, либо ещё не распустились. Редкие вкрапления белого и красного, синего и пурпурного терялись на общем монохромном фоне.

Потом, спустя сотни лет и десятки жизней, я выучился отличать малейшие оттенки этого фона и затвердил их названия. Одни звучали, как дорогое вино, другие побуждали вспомнить о заграничных вкусностях, третьи звали на просторный луг. Шартрез, фисташковый, мятный…

И он был таким же: нездешним, диковинным, словно окутанным в прохладную дымку бриза. Меня удивило его платье. Непривычного кроя, слишком тесное, слишком многослойное. Настоящий кочан капусты, а не мальчик, подумал я. Тонкую шею, и ту укутали длинным шарфом с кистями. Голову венчала нелепая шапочка, из-под которой выбивались светлые прядки. Нет, не просто светлые — почти бесцветные, белёсые. Они ввели меня в заблуждение, так что вместо приветствия я спросил:

— Ты седой?

И тут же получил от отца нагоняй:

— Разве так у нас приветствуют братьев?

Мы оба уставились на отца. Непонимающе. Вопросительно. Умоляюще. Гневно. Я чувствовал, что готов заплакать. Вместо того чтобы по обыкновению, обнять меня при встрече, батюшка держал руку на плече этого капустного мальчика. Смотрел на этого белобрысого, позволял тому беззастенчиво держаться за свой пояс. То был лишь первый из многих уколов ревности. Несправедливой, подлой, незаметно подтачивающей мой разум. Застилающей его ядовито-зелёной пеленой.

Каждый раз, возвращаясь мыслями к этому дню, я будто натыкаюсь на стену с единственным полупрозрачным оконцем. Последовательность событий ускользает от меня, звуки крошатся пересушенным сеном, но миг, когда наши глаза встретились, так точен и пронзителен, что не остаётся сомнений в его поддельности. Искусственные камни не имеют изъяна, бутафория еды выглядит вкуснее, а наши выдумки гораздо детальнее, чем истинные воспоминания. Наверное, я разглядел его глаза намного позже, а по-настоящему взглянул в них лишь однажды, когда они уже перестали так дерзко сиять, когда их зелень уступила матовой серости пролетающих над нами грозовых туч. Но, даже зная это, я не перестаю видеть их в своих снах именно такими — глазами пятилетнего растерянного мальчика, закутанного в свои слишком тёплые одежды.

Они меняли цвет. Наверное, глаза любого человека меняют окраску в зависимости от освещения, от подобранного костюма, от окружающих предметов. От того, на что человек смотрит, в конце концов, и какие чувства испытывает. Но у моего брата это проявлялось особенно сильно. Или же я наблюдал за ним слишком пристально?

Я довольно быстро привык к его присутствию, к тонкому голосу, к смешному акценту и к его пестроте. Мой брат был похож на странную заморскую птичку, каждое пёрышко которой идеально сочетается с остальными, но совершенно не приспособленную для полётов. Его доверчивость подкупала и бесила одновременно. Он не хотел всем нравиться, но почти все при дворе были в него влюблены. Мы провели вместе времени больше, чем мне хотелось, но меньше, чем надо.

К тринадцати годам мало что осталось от того капустного мальчика. Его волосы потемнели до светло-русого, а кожа, напротив, сделалась белоснежной. Он не мог загорать — буквально за десять минут становясь розовым, а за полчаса покрываясь волдырями. Я дразнил его, брал на слабо. Он вёлся, не по глупости, а из великодушия. Ему нравилось проигрывать, чтобы доставить мне удовольствие. А мне просто — выигрывать. Но когда брата, вносили в прохладные покои, и он стонал от боли, я не чувствовал себя победителем. Кожа слезала с него целыми пластами. И вместе с этой омертвевшей, пурпурной с примесью синего, кожей слезала моя уверенность, что я вправе так издеваться над ним. Мне было больно. Спина горела от полученной порки, а сердце — от жалости.

Если бы меня спросили, какого моё последнее впечатление, я бы ответил всего двумя словами: много красного. Нестерпимо много красного. Карминового, заливающего его шею и пальцы, ярко-алого, пламенем пожирающего палубу и гранатового у самого далёкого горизонта. Если бы меня спросили. Но я снова молча закрываю глаза и погружаюсь в непроглядный мрак.

— Возьмите меня в разведбригаду.

Жидкий луковый суп капал из ложки с каким-то неприличным звуком, пока капитан решительно не сунул ту обратно в тарелку. Сидящие рядом с ним Густас и Стиворт одновременно перестали жевать и уставились на огненно-рыжую помеху.

— С какой стати, А. Л. Фливорст? — Лайтнед говорил тихо, но все находящиеся в столовой тот час же повернулись в сторону его столика. — Команды уже сформированы, мы не собираемся брать новичков. Если так хочется прогуляться, так и быть, можешь пройтись вокруг корабля.

Лайтнед вернулся к супу. После вчерашней исповеди он чувствовал себя разбитым, но в то же время, будто невидимые путы спали с груди и плеч. Его долгий, полный всяческих отступлений рассказ, сначала вызвал у коллег оторопь. Они молча слушали, и только профессор сделал пару уточнений, словно готовил материал для диссертации. Впрочем, старик так вёл себя всегда, иногда вызывая своим: «Ну да, ну да. Как вы, дорогой, только что сказали?» — нервную чесотку у собеседника. Но когда исповедь подошла к концу, в каюте повисла абсолютная тишина. В лицах внимающих Фредрику мужчин читалось множество чувств: замешательство, удивление, растерянность, но никто не набросился на него ни с обвинениями, ни с возгласами недоверия. Напрягшись в ожидании своего приговора, командир «Элоизы» даже дышать на несколько секунд перестал, а вздохнул лишь тогда, когда с места поднялся Дерек:

— Всё хорошо, сэр, капитан.

— Это… это весьма интересно, — только и смог выдать профессор.

— Не то слово, — поддержал его Густас. — Как говорила моя матушка: «Каждый носит с собой камень», но, господин Лайтнед… то есть… господин Османт, то есть….

— Называй меня, как тебе удобно, — махнул рукой бывший княжич.

— В общем, — запнулся главный инженер, — у вас не просто камень, а целый метеорит. И как вам только удалось столько лет всё держать в тайне? Неужели не нашлось никого, кому можно было довериться? Рассказать всё, ну… как нам сейчас.

— Была одна гадалка. Да ещё Тивисса. Думаю, она знала больше, чем произносила вслух.

— А друзья? Неужели у вас никогда не было друга, чтобы поделиться с ним? Честное слово, на вашем месте я бы не выдержал! — признался Леон.

— По мне так лучше унести подобную тайну в могилу, — возразил старпом, дёрнув уголком рта, обозначая тем самым усмешку. — Но, кажется, вы не раз поступали подобным образом. Если важно моё мнение…