История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 105

Однако имелось одно обстоятельство, которое не позволяло так легко расправиться с ними, как они того боялись. Главы правительства были между собой в раздоре. Мы уже видели, что Бийо-Варенн, Колло и Барер холодно отозвались на первые жалобы Робеспьера на их товарищей. Члены Комитета общественной безопасности относились к нему враждебнее, чем когда-либо, после того как были удалены от всякого участия в законе 22 прериаля, и есть даже указания на то, что против некоторых из них замышлялось недоброе. Робеспьер и Кутон были крайне требовательны: им хотелось казнить множество депутатов; они поговаривали о Тальене, Бурдоне, депутате Уазы, Тюрио, Лекуэнтре, Панисе, Лежандре, Фрероне, Баррасе; они подбирались даже к Камбону, который мешал им своей репутацией и не сочувствовал, по-видимому, их жестокостям. Наконец, они бы хотели распорядиться даже несколькими самыми отъявленными членами Горы: Дювалем, Одуэном, Леонаром Бурдоном. Но Бийо, Колло, Барер и все члены Комитета общественной безопасности не соглашались. Опасность, простираясь над столькими головами, могла скоро дойти и до них.

Они находились в таком враждебном настроении, что нельзя было рассчитывать на новую уступку с их стороны, и вдруг одно обстоятельство привело к окончательному разрыву. Комитет общественной безопасности раскрыл собрания, проходившие у Катрин Тео, узнал, что эта полоумная секта возвела Робеспьера в пророки, а Робеспьер выдал Дому Жерлю свидетельство о гражданственности. Бадье, Булан, Жато, Амар решились отомстить ему, представив эту секту сборищем опасных заговорщиков, донеся на нее Конвенту и поставив Робеспьера в смешное и неловкое положение из-за его связи с нею. Комитет послал агента Сенара, который под видом неофита получил доступ к собранию. Посреди обряда посвящения Сенар подошел к окну, подал условный знак ожидавшему внизу вооруженному отряду, который вошел и забрал почти всю секту. Дом Жерль и Катрин Тео были арестованы. В постели старухи нашли письмо, которое она писала своему возлюбленному сыну, первому пророку, словом, Робеспьеру.

Когда Робеспьер узнал, что начинаются преследования секты, он хотел воспротивиться этому и вызвал прения в Комитете общественного спасения. Мы уже видели, что Бийо и Колло не очень благоволили деизму и с подозрением смотрели на политическое применение этого учения, которым задался Робеспьер. Они стояли за преследование. Робеспьер настаивал, чтобы преследования не начинали. Завязался весьма горячий спор; Робеспьеру пришлось выслушать крайне оскорбительные обращения; он не преуспел в своих стараниях и удалился со слезами бешенства.

Ссора вышла такая громкая, что члены комитета решили перейти на верхний этаж, чтобы их не слышали люди, проходившие по коридорам. Доклад о секте Катрин Тео был сделан в Конвенте. Барер, желая отмстить Робеспьеру, сам писал доклад, который Вулан должен был прочесть. В этом докладе секта изображалась не только смешной, но и опасной. Конвент, то возмущаясь, то забавляясь картиной, начертанной Барером, постановил предать суду главных лиц секты.

Робеспьер, негодуя на встречаемое сопротивление и оскорбительные речи, которые ему пришлось выслушать, решил не приходить больше в комитет и не принимать участия в его совещаниях. Он удалился во второй половине июня. Это удаление показывает, какого рода было его честолюбие. Настоящий честолюбец никогда не дуется: он раздражается препятствиями, захватывает власть и залавливает ею тех, кто ему сопротивлялся. Слабый и тщеславный декламатор злится и – уступает, когда не находит больше лести и поклонения. Дантон удалился из лени и потому, что ему все опостыло; Робеспьер – из уязвленного тщеславия. Это отступление было для него так же пагубно, как для Дантона. Кутон остался один против Бийо-Варенна, Колло д’Эрбуа и Барера, и эти трое теперь могли прибрать к рукам все дела.

Эти раздоры пока еще не разглашались; известно было только, что комитеты между собой не в ладах; общество приходило от этого в восторг, надеясь, что несогласие помешает новым казням. Лица, которым грозила опасность, сближались с Комитетом общественной безопасности, ублажали его, упрашивали и даже от нескольких членов его слышали успокоительные слова и обещания. Лучшие из членов этого комитета – Лакост, Моиз Бейль, Лавиконтери, Дюбарран – обещали не подписывать новых списков жертв.

Среди этой борьбы якобинцы оставались преданными Робеспьеру. Они еще не проводили различия между членами комитета, между Кутоном, Робеспьером и Сен-Жюстом с одной стороны, и Бийо-Варенном, Колло д’Эрбуа и Барером с другой. Они видели только, что здесь – революционное правительство, а там – остатки снисходительных, нескольких друзей Дантона, которые по поводу закона 22 прериаля вдруг взбунтовались против этого спасительного правительства. Робеспьер, который, защищая закон, защищал правительство, по-прежнему был для них первым и величайшим гражданином Республики, все прочие оставались только интриганами. Якобинцы не преминули исключить Тальена из своего комитета за то, что он не ответил на обвинения, заявленные против него на заседании 12 июня.

С этого дня Бийо-Варенн и Колло д’Эрбуа, чувствуя влияние Робеспьера, перестали являться к якобинцам. Что могли они сказать? Они бы не могли изложить свои жалобы, так как их неудовольствие было чисто личного свойства, не могли взять публику в судьи между собой и Робеспьером. Им оставалось только молчать и ждать. Стало быть, Робеспьер и Кутон пользовались с этой стороны полной свободой действий. Так как слух о новых гонениях произвел опасное впечатление, то Кутон поспешил опровергнуть предполагаемые замыслы против двадцати четырех или даже шестидесяти членов Конвента.

«Тени Дантона, Эбера и Шометта, – сказал он, – еще разгуливают между нами; она стараются увековечить смуты и раздоры. То, что происходило на заседании 12-го числа, служит показательным примером. Хотят разъединить правительство, подорвать кредит его членов, изображая их Суллами и Неронами; происходят тайные совещания, составляются мнимые списки новых казней, граждан пугают, чтобы сделать их врагами общественных властей. Несколько дней назад стали распускать слух, будто комитеты собираются арестовать восемнадцать членов Конвента, которых даже называли. Не верьте таким коварным нашептываниям; распускают эти слухи сообщники Эбера и Дантона; они страшатся наказания за свои преступные действия; они стараются присоединиться к непорочным людям в надежде, что, прячась за ними, смогут ускользнуть от взоров правосудия. Но будьте покойны: число виновных очень невелико; их всего четверо, самое большее – шестеро, и они погибнут, потому что настало время избавить Республику от последних врагов. Положитесь в ее спасении на энергию и справедливость комитетов».

Заявление о том, что Робеспьер собирается покарать лишь весьма немногих, было очень искусной уловкой! Якобинцы по обыкновению рукоплескали речи Кутона, но она не успокоила никого из тех, кто боялся за себя, и они не перестали ночевать вне дома. Никогда террор не достигал таких размеров, и не только в Конвенте, а по тюрьмам по всей Франции.

Жестокие агенты Робеспьера – общественный обвинитель Фукье-Тенвиль, председатель суда Дюма – ухватились за закон 22 прериаля и принялись очищать тюрьмы. Скоро, говорил Фукье, на дверях тюремных зданий вывесят доски с надписью «Сдается внаем». Задумано было избавиться от большей части подозрительных. На них привыкли смотреть как на непримиримых врагов, которых надлежало истребить ради блага Республики. Умертвить несколько тысяч человек, единственная вина которых состояла в том, что они думали известным образом и которые нередко даже и не расходились во мнениях со своими гонителями, казалось делом самым естественным вследствие приобретенной привычки к взаимному истреблению.