— Кровью его я был возвышен.
Все закончилось. Он начал Морс Вотум, Клятву Смерти.
Владыка Роя поднял его высоко, победно крича, и взмахнул рукой, чтобы стряхнуть Данте с обломка своего клинка и прикончить его на песке.
Из брони Данте полилась запечатывающая пена, крепко приклеивая его к остаткам меча.
— Кровью его — мое служение.
Чудовище заколебалось лишь на долю секунды, но этого хватило. Пока оно поднимало два оставшихся клинка, чтобы разрубить Данте, командор вскинул пистолет. Броня, лишенная энергии, отключалась прямо на нем, становясь все тяжелее с каждой секундой, и жизнь утекала из его тела. Его рука не дрогнула.
— Жизнь свою я отдаю Императору, Сангвинию и человечеству, — выговорил он.
Лицо Владыки Роя отразилось в тусклом металле маски Данте.
Лицо Сангвиния ответило разуму улья беззвучным криком.
Данте снял оружие с предохранителя легким движением пальца.
— Моя служба исполнена. Я благодарен. Моя жизнь окончена. Я благодарен. Кровь возвращается к крови. Другой примет мою ношу после меня. Я благодарен.
Он разрядил пистолет в упор в лицо Владыки Роя. Плоть расплавилась и вскипела раскаленным паром. Первый костяной меч отскочил от брони Данте, оставляя длинные царапины. Кровавые камни высыпались из оправ. И все же Данте не отводил руку. Аккумулятор пистолета раскалился настолько, что до волдырей обжигал кожу через керамит. Но командор не отступал. Плазменный луч пробил органическую броню твари. Из полостей в хитине сочился термический биогель, но он не мог остановить смертельный луч пистолета. Оружие светилось, невыносимо раскаленное добела. Владыка Роя отшатнулся назад. Его крики превратились в бульканье — язык спекся в глотке. В отчаянии, чтобы освободиться от Данте, он неуклюжим ударом отсек собственное запястье. На мгновение командор потерял сознание от боли, когда обломок кости прошелся по внутренним органам. Он пришел в себя, уже лежа на земле.
Владыка Роя грузно осел на колени рядом с ним. Он едва двигался. С тихим воем он упал вперед, тяжело дыша. Воздух со свистом проходил через дыхательные отверстия, а затем настала тишина. Данте повернул голову. Возле его лица лежал один из костяных мечей. Глаз в рукояти с ненавистью посмотрел на него, прежде чем погаснуть. Зрачок расширился. Тварь тоже умерла.
Данте вздохнул, преодолевая боль. В легких булькала жидкость. Все его тело пронизывали иглы тиранидского яда.
Он умирал.
Ярость вытекала вместе с кровью, оставляя боль и ясные мысли.
Небо очищалось. Красные и золотые завитки варп-шторма рассеивались как дым, открывая холодную ночь, полную звезд. Баал-Прим и Баал-Секундус летели по орбитам в вечной погоне — одна луна опускалась за горизонт, вторая поднималась. Данте с удовлетворением заметил, что в небе не было больше войны. Никакие корабли не виднелись за отступающими волнами шторма — только звезды и яркая мерцающая лента Красного Шрама. Воцарился мир. Дыхание командора сбилось. Его сердца замедлялись, тело остывало. Обломок меча Владыки Роя скрежетал о ребра при каждом вздохе. Кровь текла из ран непрерывно — клетки Ларрамана уже не могли остановить ее. Вместе с телом наконец окончательно отказала и броня, и дисплей шлема мигнул и погас. Умирающий доспех превратился в остывающую могилу, но Данте был спокоен — спокойнее, чем многие столетия.
Так заканчивались пятнадцать столетий его службы. Он отдал Империуму дюжину сроков жизни и не сожалел ни об одном дне. Данте улыбнулся. Он сделал все, что мог. Его усилиями удалось сдержать волну зла еще на несколько лет. Это было его единственное желание, и он исполнил его сотню тысяч раз.
Темнота наползала из-за края зрения. Он помнил такие же моменты в жизни, когда смерть стояла перед ним — впервые, когда он умирал от жажды в Великих Соляных пустошах, в юности, по дороге на испытания. С тех пор случилось многое, но теперь все завершалось. Данте не сомневался в конце и радовался ему.
Теперь он понимал точно: он не золотой воин, предсказанный в Свитках Сангвиния. Он подумал — лениво, бесцельно — вот бы узнать, кого имел в виду примарх. Последние сто лет ему помогала продержаться мысль, что именно о нем говорил Сангвиний, и у него есть последний бесконечно важный долг. Это оказалось ложью. Он обманывал самого себя.
Его кровь впитывалась в песок Баала. Данте рассмеялся. Тьма нахлынула на него.
Он встретил ее с распростертыми объятиями.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ВЕЛИКИЙ АНГЕЛ
Данте потерял сознание. Затем он резко очнулся, обжигая вдохом легкие, — похоже, его сердца ненадолго перестали биться.
Это казалось самым вероятным объяснением для мерцания, сменившего темноту. Его окутало обманчивое тепло смерти. Боль в груди исчезла.
Над ним стоял воин в великолепной броне. С его шлема глядел лик Сангвиния, тот самый, который Данте носил столько долгих лет. Пятью месяцами раньше, после Криптуса, Данте смотрел на эту маску и чувствовал стыд, от которого сейчас не осталось и вздоха.
Сангвинор явился к нему в конце срока службы.
— Ты пришел, — выговорил Данте. Его горло пересохло, губы занемели. Прекрасный голос, вдохновлявший миллионы, звучал хриплым шепотом. — Ты все-таки пришел.
Сангвинор не ответил, но отошел назад и взмахнул рукой, указывая на величественную сущность позади него.
У Данте перехватило дыхание. Он вновь видел лицо Сангвиния, но на сей раз вовсе не отображенное в металле. Черты прорисовала живая плоть, и распростертые крылья состояли из белых перьев, а не из холодного мрамора. Его тело было столь же реальным, как и скорбь. Он сиял, точно солнце над пустыней в полной славе полудня, — носитель света, сокрушительного в слепящей силе.
— Сын мой, — произнес Сангвиний. — Величайший сын мой.
Примарх протянул ему руку. Данте лежал на спине, но в то же время словно висел в бескрайней пустоте, и Сангвиний парил перед ним. И все же, когда примарх заплакал, его слезы упали вниз, на лицо Данте. Порядок реальности нарушился, как происходит в снах или в видениях. Когда сияющие пальцы Сангвиния коснулись щеки Данте, они оказались твердыми и теплыми, и это прикосновение вселяло покой и священную радость.
— Ты вытерпел многие муки ради спасения человечества, — сказал Сангвиний. Его голос был нестерпимо прекрасен. — Ты заслужил свой отдых тысячу раз. Редко один человек отдавал столь многое, Луис с Баала-Секундус. Ты олицетворял свет в темные времена. Я не поскупился бы на любую награду для тебя. Я взял бы тебя к себе. Я освободил бы тебя от борьбы. Я избавил бы тебя от боли.
— Да! — выдохнул Данте. — Прошу. Я так долго служил. Даруй же мне свободу смерти.
Сангвиний одарил Данте взглядом, полным глубочайшей скорби.
— Нет. Очень жаль, но я не могу отпустить тебя. Ты нужен мне, Данте. Твои страдания не окончены.