Отец Иоанн (Крестьянкин) - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Бондаренко cтр.№ 85

— Лучше я буду вторым Корнилием, но монастырь не закрою. — И бросил постановление Совета министров СССР в горящий камин...

Присутствующие остолбенели. Закрыт монастырь не был.

Ещё о. Алипий славился своим юмором — когда надо, мягким, когда надо — резким и язвительным. Так, когда экскурсанты расспрашивали его об ужасной жизни монахов, о тех страданиях, которые они испытывают, наместник отвечал: «Слышите, из храма доносится пение, монахи поют? Ну вот, если бы плохо жили — так не пели бы». А на ехидный вопрос какого-то финского коммуниста, почему космонавты во время полётов не видели Бога, заметил: «Так вы ведь тоже в Хельсинки сколько раз бывали, а президента небось ни разу не видели».

Юмор наместника распространялся и на высоких советских чинов. Однажды в монастырь нагрянула финансовая проверка. Но комиссию о. Алипий развернул с порога словами:

— У меня только один начальник — архиепископ Псковский и Порховский владыка Иоанн. Езжайте к нему за разрешением. Без него — никаких финансовых проверок.

Через несколько часов из Пскова позвонил владыка Иоанн с приказом пустить комиссию в монастырь. О. Алипий ответил:

— Звонок к делу не пришьёшь, владыко. Пришлите мне телеграмму.

Телеграмма пришла, а следом вернулась и торжествующая комиссия. Но о. Алипий тут же поинтересовался:

— Скажите, пожалуйста, а вы коммунисты?

— Да, в основном коммунисты.

— Значит, коммунисты? И получили благословение у Псковского архиепископа?.. Да-а... А пошлю-ка я эту телеграмму, пожалуй, в обком партии, чтобы там разобрались с вашим моральным обликом...

Комиссию словно ветром сдуло. Но через некоторое время она опять вернулась — проверку-то надо произвести.

— Кто вас уполномочил? — поинтересовался на этот раз наместник.

— Народ, — бодро ответил один финансист.

— Тогда мы на службе попросим вас выйти к амвону и спросим у народа, правда ли, что он вас на что-то уполномочил.

— Нас уполномочила партия, — быстро поправился другой финансист. Но и на это у о. Алипия нашёлся достойный ответ:

— А сколько в вашей партии человек?

— Двадцать миллионов.

— А в нашей Церкви — пятьдесят миллионов. Меньшинство большинству диктовать не может. Всего хорошего...

В другой раз, во время визита в монастырь союзного министра культуры Екатерины Фурцевой, о. Алипий стоял на балконе настоятельского корпуса. Зная о презрительном отношении министра к Церкви, архимандрит подчёркнуто не встречал визитёршу и не общался с ней. Видимо, уязвлённая этим, она с Успенской площади прилюдно обратилась к наместнику с вопросом:

— Иван Михайлович, разрешите узнать, как вы, художник, образованный человек, оказались здесь, в компании мракобесов?

— Вы, наверное, знаете, что я на фронте артиллеристом был и до Берлина дошёл? — вопросом на вопрос ответил с балкона наместник.

— Допустим, знаю. Но тем более удивительно, что вы, советский человек, орденоносец, фронтовик...

— Так вот, — перебил министра в юбке о. Алипий, — дело в том, что мне под Берлином ... оторвало. Так что ничего не оставалось кроме как уйти в монастырь.

В ответ Фурцева негодующе развернулась и чуть ли не бегом бросилась по Кровавой дороге вверх. За ней поспешила багровая от румянца свита. А о. Алипия немедленно затребовали в Москву для объяснений. Но тот заявил, что ему задали конкретный вопрос — почему он оказался в монастыре. Вот он и объяснил — на понятном для гостей языке. Удивительно, но и этот случай своенравному наместнику сошёл с рук!..

А настоящую причину своего ухода в монастырь о. Алипий как-то объяснил Савелию Ямщикову: «Война была такой чудовищной, такой страшной, что я дал слово Богу: если в этой страшной битве выживу, то обязательно уйду в монастырь. Представьте себе: идёт жестокий бой, на нашу передовую лезут, сминая всё на своём пути, немецкие танки, и вот в этом кромешном аду я вдруг вижу, как наш батальонный комиссар сорвал с головы каску, рухнул на колени и стал... молиться. Да-да, плача, он бормотал полузабытые с детства слова молитвы, прося у Всевышнего, Которого он ещё вчера третировал, пощады и спасения. И понял я тогда: у каждого человека в душе Бог, к Которому он когда-нибудь да придёт...»

Память о войне для отца наместника была свята. Однажды за завтраком он заговорил о гонителях православия:

— Они говорят — вы, мол, христиане все непротивленцы и психология у вас, рабов Божиих, рабская: всё, мол, щёки подставляете, и толку от вас никакого! Так я им в нос одну штуку сунул!

Он вышел из комнаты, но тут же вернулся с небольшим пакетом и вынул из него пробитое пулей и обагрённое кровью Евангелие:

— Я им говорю — вот наше христианство!.. Это мне из Сибири привезли — как великую святыню последней войны. Говорят, под Сталинградом человек погиб. Евангелие у сердца носил. Вот она — кровь, за ближнего пролитая... Такое Евангелие надо в алтаре хранить.

Непримиримый воитель во имя веры, строгий и внимательный в практических делах («глазастый, зубастый и когтястый», как сказал о нём старец Симеон), о. Алипий мог быть и другим — безгранично добрым, внимательным, участливым. В 2004 году были обнаружены многочисленные письма, поступавшие на его имя с просьбами о помощи — не только духовной, но и материальной. Писали со всех концов СССР и даже из-за границы. И на каждое такое письмо был дан ответ. На многих конвертах сохранились пометки монастырского казначея архимандрита Нафанаила — какая именно сумма выслана нуждающемуся. «Сколько Вы добра делаете людям, за что никогда нельзя Вас забыть» — под этими бесхитростными словами благодарности о. Алипию могли бы подписаться очень и очень многие.

Во время своего наместничества о. Алипий усердно заботился о монастыре. Именно при нём обитель, ещё в конце 1950-х выглядевшая, по слову Савелия Ямщикова, «как романтическая руина», приобрела тот цветущий ухоженный вид, который сохраняет по сей день. Во многих работах наместник и сам принимал участие — ведь он был опытным реставратором. Продолжал о. Алипий заниматься и иконописью. А ещё он собрал прекрасную коллекцию живописи, «русскую» часть которой в 1974-м подарил ленинградскому Русскому музею, а «европейская» уже после его смерти была передана в Псковский музей-заповедник.

В 1967 году, когда в монастырь поступил о. Иоанн Крестьянкин, наместнику было 53 года. Тяжёлая пора первой половины десятилетия не прошла для бывшего артиллериста даром — он перенёс уже два инфаркта.

Число братии в конце 1960-х годов составляло 58 человек — 4 архимандрита, 2 схиархимандрита, 5 игуменов, 1 иеросхимонах, 15 иеромонахов, 1 архидиакон, 10 иеродиаконов, 3 диакона, 1 схимонах, 6 монахов, 2 инока и 8 послушников. В самых почтенных летах находился столетний схимонах Варсонофий (Середа, род. 1868), участник Русско-японской и Первой мировой войн, а затем насельник Глинской пустыни; самым молодым был двадцатилетний диакон Иоанн (Сологуб, род. 1949). Кроме наместника, монастырь в конце 1960-х годов населяло множество легендарных подвижников благочестия. Среди них были и маститые старцы, помнившие ещё дореволюционные времена, и относительно молодые тогда, но уже успевшие всякого повидать люди. Многие из братии были участниками Великой Отечественной войны, пришедшими в монастырь в 1940—1950-х годах по обету. Так, архимандрит Иероним (1905—1979), схиархимандрит Паисий (1924—2000) и монах Дионисий (1918—1998) на фронте были тяжело ранены, иеродиакон Анатолий (1905—1986) в бою потерял кисть левой руки. Некоторые монахи закончили военную службу в высоких званиях: игумен Савва (1909—1984) встретил Победу полковником, а инок Константин (род. 1917) — подполковником. У некоторых на войне погибли дети (у иеромонаха Никона — оба сына-офицера). Многие прошли и через лагеря — схиархимандрит Агапий (1881—1979), иеродиакон Ксенофонт (1900—1982), архимандрит Феофан (1913—2001). Схиигумен Онисифор (1885—1980) и иеромонах Питирим (род. 1879) арестовывались дважды. Архиепископ Андрей (Сухенко, 1900—1973) побывал в заключении в 1937—1946 годах и совсем недавно, в 1961—1964, при Хрущёве, ему дали срок за сопротивление закрытию храмов в Черниговской и Сумской епархиях.