Осознание, что ее использовали, причем самым жестоким, циничным образом, не покидало ее, жгло изнутри. Использовали, получили от этого, видимо, ни с чем несравнимое удовольствие, и хотят повторить процесс.
Мысль о чем-то ужасном, что неизбежно последует за тем, если она вдруг неосторожно согласиться на предложение этого собственника, начала нажимать на все тревожные кнопки. Нет! Она не могла допустить, чтобы вновь попасться в расставленную им ловушку.
Зажмурившись от искр, разъедающих глаза, она сухо ответила:
– Можешь забрать свое кольцо, откуда достал.
Боль в его глазах была почти осязаемой, но она ее не увидела, потому что не смотрела на него.
Вера сейчас очень жалела, что не рассказала родным о нем раньше. Сейчас она бы только указала на него пальцем, и семья спустила бы его с лестницы, отправив вдогонку его дурацкий букет, торт и все остальное. Но сейчас они и не услышат ее. Все находились под гипнозом его обаяния и под гипнозом сверкающего камня.
Денис мог быть чертовски обаятельным, когда хотел. И сейчас он очень хотел. Его врожденный магнетизм наполнял всю комнату, заставляя пространство искрить и потрескивать. Она и сама была под властью его природной харизмы. Что за игру он затеял?
Она скользнула взглядом по своей семье, и видела, как вытянулись в недоумении лица родителей, лицо Лены. Когда она наконец обратила свой взгляд на него, то в глазах Дениса она не прочитала ничего. Они как будто умерли.
Что бы это значило?
– Не думаю, что это хорошее предложение, – продолжала она ковырять отверткой в ране.
– Ты чего, Верунчик? Не выспалась что ли? – первым дар речи обрел папа.
Она посмотрела на него, но не увидела.
– Я, пожалуй, пойду, – мертвенно-спокойным тоном проговорила она. И вышла, оставив за собой зернистую нависшую тишину.
Вера стояла в их общей с Леной комнате и смотрела невидящим взглядом в окно. На улице шел первый снег. Крупные октябрьские снежинки спешили к земле, но, едва достигнув ее, улетучивались, превращаясь в мокрые пятнышки на еще теплом асфальте. Они торопились навстречу своей погибели.
Так и она. С бешеной скоростью летела она в бездну. Она ощущала себя такой же снежинкой, сгинувшей в его теплых объятиях, которые были лишь обманом, иллюзией. Она сгорела дотла, пропала рядом с ним.
Она понимала, что ей нужен был только он. Но она не могла себе этого позволить. Она должна была плыть против течения, стремительно засасывающего ее в самый центр смертоносной воронки. Ей надо выплыть во что бы то ни стало, выжить любыми способами. Отношения с ним были для нее губительны. Рядом с ним она могла утонуть, просто пропасть из жизни.
Она вглядывалась в окно и понимала, что на ее душе сейчас также, как на улице: мерзло, слякотно и неуютно.
Вера услышала тихие осторожные шаги за спиной и резко обернулась. Это была мама.
Она облегченно вздохнула и опять уставилась в окно.
Мама подошла к ней сзади и обняла за плечи.
– Верусь, что между вами произошло? Этот Денис… Кто он?
Вера молчала. Она не понимала, что хочет узнать мама, спрашивая, кто тот красивый и богатый мужчина, который сверкал несколько минут назад бриллиантом в их квартире. В квартире, которая, наверное, стоила дешевле того бриллианта…
– Он сделал тебе что-то плохое? – продолжала допытываться мама.
Мама, как всегда, зрила в корень. Сделал, еще как сделал.
Вера тяжело вздохнула.
– Что он сотворил? – голос мамы был тихим и тревожным.
Ее теплые нежные руки, не переставая, гладили девушку по волосам, и Вера вновь почувствовала себя маленькой девочкой, которой так безопасно спрятаться в маминых ладошках.
– Мама, он посадил меня в тюрьму! – прокричала Вера. – Он подставил меня и засадил за решетку!
Она увидела, как расширились мамины глаза, как она покачнулась, хватаясь за сердце.
Нет. Так говорить, пожалуй, она не будет. Она же не монстр какой-нибудь. Маму такие слова могут доконать. Вместо этого Вера тихо прошептала:
– Мама, поверь мне на слово. Он очень плохой человек. Очень.
– Это из-за него ты так резко уехала из Москвы? – таким же тихим шепотом спросила мама, приближая теплые серые глаза к самому лицу дочери.
– Да, -повесив нос, промямлила Вера.
– Хорошо. Я все поняла, дочка.
Голос мамы стал решительным.
Она ушла. Вера слышала, как бесшумно собирается тот, которого все еще любило ее глупое предательское сердце, тоскливо льющее слезы в самом центре девичьей груди.
Нет, она не могла еще раз попасться в сети этого обаятельного, но страшного паука. Вера на подсознательном уровне понимала, что в следующий раз ей не удастся высвободиться из этих искусно сплетенных, опутывающих все ее сознание липких нитей. Что она так и останется висеть сцепившейся с клейкой тонкой паутиной дохлой внешней оболочкой. Оболочкой без содержания, с безжалостно высосанными досуха внутренностями.
Тихо хлопнула входная дверь. Это ушел Денис. Они выставили его. Поверили ей, не ему. Его план по захвату с заморскими подарками не сработал.
Но отчего-то на душе у Веры не было ни сладко, ни гладко. Он разрушил ее внутренний мир. Ей было плохо без него и страшно с ним.
Тот месяц, что она жила, думая, что никогда его больше не увидит, был для нее, как ломка наркомана без дозы. Он являлся той дозой, которая ей была необходима. Болезненно проходила ее реабилитация.
Но потихоньку она научилась блокировать воспоминания о нем, старалась продолжать жить дальше.
И вот он снова здесь. Она понимала, что так, как с ним, не будет ни с кем. Но все же без него безопаснее. Он разрушал, подавлял и в конце концов уничтожил ее. Он подчинил ее волю. Она не видела свою жизнь без него. Но то, что она ему не нужна по-настоящему, а нужна для какой-то жестокой игры, она не сомневалась.
Он опять забрался в ее жизнь, растеребив кровоточащую незажившую еще рану на сердце.
Вера забралась под одеяло, свернулась там в позу эмбриона и тихо завыла.
Она лежала, отвернувшись к стенке, и не видела, как ее родные, стоявшие за спиной, в тревоге переглядывались. Потом они также тихо ушли, как и пришли, решив, что выплакать боль надо, просто необходимо.
***
Еще один наркоман, не получивший жизненно необходимой ему дозы, вышел из подъезда.
Денису хотелось закурить, хотя он никогда этого не делал. Слишком заботился о своем здоровье, и убирал из своего рациона все несовместимые со здоровым образом жизни ингредиенты.
Вот как бы еще и ее убрать. Она была как раз той нездоровой дозой, необходимой для жизни, которую он никак не мог получить.