Вандалы – оклеветанный народ - читать онлайн книгу. Автор: Вольфганг Акунов cтр.№ 8

Можно сказать, что Цобтен пользовался у них почитанием, и, чем больше узнаешь о вандалах, тем больше ощущаешь притяжение этой горы богов. Но, может быть, все это лишь следствие чрезмерной образованности? Не будем обольщаться — мы охотно променяли бы все результаты археологических раскопок, филологических исследований происхождения слов и названий тех или иных населенных пунктов на одно единственное, сохранившееся вандальское сказание, вроде исландских саг о скальде Эгиле Скаллагримсоне или Эйрике Рыжем!

Ибо со сказаниями в таком «транзитном» краю как Силезия дело обстоит плохо. Практически забыто фольклором даже, несомненно, исторически достоверное племя прибалтийских славян-лютичей. Они исчезли в тени монгольского нашествия и кровавой битвы христианского рыцарства Силезии (и многих других стран христианской Европы) с татаро-монголами при Лигнице в 1241 г. После монголов пришли чехи-гуситы и шведы, а затем — пруссаки, вырвавшие Силезию из привычного существования в уютном лоне Дунайской монархии Габсбургов. Что тут могло остаться от вандалов?

Между тем, от вандалов могло остаться (и осталось) то, что вандалы намеренно или ненамеренно скрыли в недрах земли, и на основании этих находок, которые на первых порах делались скорее случайно, чем в результате систематических раскопок, стали развиваться самые фантастические представления и даваться самые смелые объяснения и истолкования достаточно неясных фактов и событий.

При обзоре найденных на территории Силезии артефактов, датируемых вандальским периодом, сразу бросается в глаза концентрация большой массы находок в районе Бреслау-Швейдниц, в центре которого возвышается лесистый Цобтенский массив. Еще более ясным и очевидным представляется результат единственного из проведенных когда-либо исследований вопроса сохранения физических признаков вандальского народа у представителей позднейшего населения Силезии. Дело происходило в 1934 г. (когда же еще!?). Студенты Антропологического института Бреслауского университета буквально прочесали всю сельскую местность Силезии. Посетив примерно восемьсот силезских сел, они обследовали, обмерили со всех сторон и каталогизировали ни много ни мало — около шестидесяти семи тысяч (!) взрослых поселян. Под руководством директора института, профессора Ойгена барона фон Эйкштедта (продолжавшего, после присоединения Силезии к Польше, с 1946 г., свою преподавательскую деятельность в немецком городе Майнце), «отдельные измерения и наблюдения, сделанные в каждом селе, экстраполировались, их результаты сводились в таблицы и карты, чтобы сделать их таким образом доступными историческому, политико-географическому или социологическому истолкованию» (Ильзе Швидецки).

В последующие годы исследователи проявляли особый интерес к району горы Цобтен (которую Ильзе Швидецки называла «Силинг»), и наконец исследовательница смогла обобщить результат этой акции, которую вряд ли удастся повторить в обозримом будущем, в следующих словах: «При сравнении пространства, населенного в вандальские времена, с распространением комбинации нордических признаков (т. е. воспринимаемых как нордические, или северогерманские, размеров черепа и тела, лицевой структуры и т. д. — В. А.), получится прямо-таки ошеломляющее совпадение обоих феноменов: вандальские находки нигде не выходят за пределы районов концентрации нордического, и даже следуют их выпуклостям и вогнутостям как на севере, так и на юге».

К сожалению, так было принято выражаться в немецкоязычных (и не только немецкоязычных) научных (и не только научных) кругах в 1936 г., за что автор настоящей книги просит прощения у своих уважаемых читателей, с учетом принятой в наши времена «политкорректности». Тем не менее, ни до, ни после никто, насколько нам известно, не занимался столь основательно проблемой вандалов в Силезии. При этом ученая дама и сама сразу, как бы спохватившись, смягчает тон своих констатаций, возможно, неким шестым чувством предугадывая возражения исследователей последующих десятилетий: «Хотя и не следует придавать чрезмерного значения деталям совпадения, параллелизм обеих границ распространения все же бросается в глаза, и до сих пор отсутствует какое-либо иное истолкование расовой структуры нашей области, которое можно было бы считать столь же вероятным».

Значит, речь идет все-таки о свидетельстве, дошедшем до потомков через два тысячелетия? Не совсем, поскольку результаты этих шестидесяти семи тысяч измерений частично объясняются тем, что не все вандалы мигрировали с территории Силезии дальше, на Юг и на Юго-Восток. Меньшинство осевших надолго в Силезии вандалов (причем меньшинство, достаточно многочисленное) осталось там и после того, как большая часть вандальского племенного союза в IV в. снялась с насиженных мест, чтобы продолжить свое странствие по пажитям Европы. Кроме того, питомцам барона фон Эйкштедта просто повезло. В то время как во всем Одерском регионе в ходе средневековой миграции жителей Германского королевства в Восточную Европу поселилось множество немцев с берегов Рейна, из Тюрингии и других потомков древних материковых германцев, отличить потомков которых, естественно, было гораздо труднее от потомственных носителей наследственных вандальских признаков, район вокруг Цобтена, характеризовавшийся наибольшим числом вандальских находок, остался в значительной степени не затронутым этой волной средневековых мигрантов. «Если в области Силинга», ликовала госпожа доктор Швидецки, «в расовом облике современности, кажется, впервые проступает германский слой, это происходит, конечно же, не потому, что именно здесь он продолжает жить в наследственных признаках на протяжении многих поколений, но потому, что здесь особенно благоприятно проходят линии слоев: ведь в этом месте, очевидно, не совпадает то, что, во многих случаях, совпадает, например, в Верхней Силезии — , а именно: главная область распространения германцев с областью несравненно более мощного по численности, хотя и сходного с точки зрения расового эффекта, немецкого заселения времен Средневековья».

Значит, вокруг Цобтена сохранился будто бы накрепко приколоченный к нему остаток вандалов, постоянно подвергавшийся метисации, но все-таки не полностью растворившийся в среде позднейших мигрантов. Немногие останки, найденные археологами в погребениях, свидетельствуют, что вандалы были высокорослыми, ширококостыми людьми, с удлиненными черепами (такой тип антропологи именуют долихокефалами, или долихоцефалами), имели узкие носы. Если бы они не столь ревностно практиковали обычай трупосожжения и помещения пепла вкупе с остатками костей в урны для последующего погребения, археологам, возможно, удалось бы отыскать в одном из одерских болот какого-либо из вандальских витязей, так сказать, в натуральном виде, целиком. Подобно тому, как удавалось находить в датских или нижнегерманских болотах сохранившиеся целиком тела мужчин и женщин, утопленных в болоте в наказание за совершенное преступление либо после принесения в жертву языческим божествам, и, таким образом, законсервированных «до светлого утра», чтобы обогатить археологическую сокровищницу своих (и не только своих) отдаленных потомков.

Но то, что сохранил Цобтен, было гораздо более любезным сердцу многих «копателей», чем внушающий страх суеверным умам скелет вандала (пусть даже целехонький, до последней косточки), а именно: золото, полученное вандалами в качестве жалованья за воинскую службу в наемных вспомогательных отрядах — авксилиях (ауксилиях) имперской римской армии, и привезенное ими на родину. Ну, и, конечно, дорогие украшения вандальских князей, изготовленные или доставленные из-за рубежа их верноподданными.