– Вы хотите сказать, что подозревали в убийстве Хайата?
– Я хочу сказать, что я сформулировал гипотезу, которую стоило проверить, и мои собратья по ремеслу согласились с этим. Этот вопрос уже прозвучал: кто устроил так, чтобы мы семеро прибыли на собеседование в один день? Расследование вел мистер Хайат, и собеседования назначал он. Есть еще один момент, который обычно считается значимым, но который вы, мистер Грум, по какой-то причине предпочли не заметить: насколько известно, мистер Хайат был последним, кто видел живым Донахью. Более того, Хайат утверждает, будто Донахью рассказал ему, что мне он представился как Донахью и что я знал о противозаконности прослушивания. Я знал, что лгал либо Донахью, либо Хайат, но Донахью был мертв.
Вулф приподнял на мгновение плечи и опустил их.
– Уже не важно, кого я подозревал на том этапе. Третьим направлением оперативной работы были поиски доказательства того, что Хайат и Донахью как-то связаны. Мои коллеги сделали несколько телефонных звонков, и я тоже воспользовался телефоном. К десяти часам сегодняшнего утра мы имели… Сколько человек у нас было, мисс Боннер?
– К десяти часам было тридцать четыре человека. К двум часам дня – сорок восемь. Сорок два мужчины и шесть женщин.
Неожиданно взорвался Стив Амсель:
– Слишком много сыщиков, Хайат! Лишить всех лицензий! Слишком много нас развелось!
– Заткните пасть! – прикрикнул на него Джей Керр. – Пусть Вулф говорит.
Вулф не обратил на них внимания.
– Уже к часу дня стали поступать первые данные, и работа продолжалась весь день. Примерно час назад мы сообщили своим людям в Нью-Йорке, что для наших целей мы имеем достаточно сведений. Доклады принимали в основном мисс Боннер и мисс Кольт, остальные им помогали. Первое направление – отель «Марбери» – не принесло существенных результатов. Что касается нашего второго направления, то есть сферы деятельности и интересов мистера Хайата, то там также ничего конкретного не обнаружилось, однако то, что выяснилось, наводит на размышления. Примерно восемнадцать месяцев назад в прессе стали появляться негативные публикации об организациях, занимающихся сбором средств на благотворительные цели, и с течением времени таких публикаций становилось все больше, и их тон становился все более резким. Чуть более года назад мистера Хайата пригласила в качестве консультанта крупная благотворительная организация, чьи доходы, по разным оценкам, достигают от одного до трех миллионов долларов в год. Примерно в это же время губернатор учредил Комитет по изучению деятельности благотворительных фондов, и клиент мистера Хайата вполне мог представлять интерес для этого комитета. Имеются определенные свидетельства того, что мистер Хайат обращался к двум членам комитета, пытаясь выведать планы…
– Что за «определенные свидетельства»? – потребовал уточнений Грум.
Вулф прикоснулся к бумагам, лежащим перед ним на столе:
– Все здесь и будет вам предоставлено, но, как я сказал, никаких конкретных доказательств у нас нет. Члены комитета не проявили особой словоохотливости в беседах с нашими оперативниками, но, несомненно, представителям закона они не откажутся помочь. Я всего лишь излагаю вам суть того, что принесла нам работа по второму направлению: мистер Хайат живо интересовался комитетом и его планами. Работа по третьему направлению оказалась наиболее плодотворной. Мы получили неоспоримые – или почти неоспоримые – доказательства. Понимая с самого начала, что это направление самое многообещающее, мы выделили на него тридцать человек. Им всем раздали фотографии Хайата и Донахью, взятые из газет, и они сумели найти троих, которые прошлой весной видели Хайата и Донахью вместе. У нас есть данные о двух их встречах, и эти встречи можно смело описать как тайные. Я не собираюсь оказывать услугу мистеру Хайату, называя сейчас людей, места и обстоятельства, но вся эта информация здесь имеется. – Вулф снова придавил бумаги пальцем. – Между тем мистер Хайат заявлял в моем и вашем присутствии, что до вчерашнего утра никогда не видел Донахью. Вы спрашивали, подозревал ли я его в убийстве. Сейчас – да, я подозреваю его. Конечно, есть вопросы, на которые я не готов дать ответ, хотя могу поделиться своими предположениями, если они вам интересны. Взять хотя бы самый главный из таких вопросов: почему мистер Хайат пригласил всех нас – а он, разумеется, знал, что Донахью обращался к нам с просьбой об организации прослушивания, – на один и тот же день и час? Мое мнение таково: он сделал так, поскольку для него это был наилучший вариант. Всех нас все равно должны были вызвать раньше или позже – либо в Нью-Йорк, либо в Олбани, а он хотел, чтобы мы попали к нему, а не к его нью-йоркскому коллеге. Обеспечив наше присутствие здесь в один день, он мог вызывать нас повторно, если понадобится, а потом, если бы все прошло гладко, он, возможно, намеревался собрать нас и великодушно заявить, что, поскольку наши отчеты подтверждают факт того, что мы стали жертвами какого-то прохвоста, он не будет настаивать на том, чтобы нас привлекали к ответственности.
Вулф повернул ладонь кверху.
– Естественно, он предполагал, что Донахью ему не помешает, что его нет в штате и его не найдут. У меня нет сомнений в том, что мистер Хайат предпринял к этому все меры. Для него ситуация не представляла особого риска. Тот факт, что один из его клиентов является объектом интереса со стороны правительственного комитета, не имел явной связи с расследованием, которое проводил он сам, и он пребывал в полной уверенности, что таковую связь не обнаружат и даже не заподозрят. Вероятно, мистер Хайат сумел получить нужную информацию из прослушивания телефонных линий, и она давала ему основания для столь дерзкого поведения. И если так, то вчера утром для него стало сокрушительным ударом известие о том, что его хочет видеть мистер Донахью по срочному и важному делу.
На мгновение Вулф перевел взгляд на Хайата и потом опять посмотрел на Грума.
– Если вам угодно выслушать еще одну мою догадку – о том, что произошло вчера в комнате тридцать восемь между Хайатом и Донахью, то самым очевидным сценарием будет то, что Донахью пригрозил обнародовать всю историю. Вероятно, его целью было вымогательство; или же Донахью, узнав о том, что нас семерых вызвали вместе, испугался, что его сделают козлом отпущения. Из моего опыта следует, что часто очевидное – лучшее из всех возможных объяснений. Но эти вопросы, как и многие другие, теперь ваша забота, мистер Грум, а не наша. Мы хотели лишь доказать, что вы слишком поспешили со своим ошибочным предположением. Что же касается меня и мистера Гудвина, то я полагаю, вы сумеете оправдаться в случае иска о неправомерном аресте, однако смею надеяться, что вы поняли: очень незрело с вашей стороны принимать на веру слова человека только потому, что он носит звание особого уполномоченного секретаря штата. Можно ли снять с нас обвинение сегодня же?
– Нет. Только утром, когда откроется суд. – Грум поднялся и подошел к столу. Положив руку на стопку бумаг, он спросил у особого уполномоченного: – Мистер Хайат, вы хотите что-нибудь сказать?
Хайат был юристом. Он сидел спиной ко мне, так что его лица я не мог видеть, но вряд ли оно выдавало больше эмоций, чем спина.