Мими смотрела прямо в глаза Франсес.
– Ни в чем не вините себя, Франсес, – ни в смерти отца, ни в том, каким было его новое завещание. Вы ни при чем. Он прожил жизнь так, как хотел, и это был его выбор.
– Она знает об этом, – вновь зазвенел голос Эви. – Простите, мисс Найт, я не хотела отвечать за вас.
– Ничего, Эви. Мы только что говорили об этом в роще.
Франсес встала, одернув длинную черную бархатную юбку.
– Эви, пока мисс Харрисон еще здесь, покажем ей библиотеку внизу?
Спустившись по лестнице, через Большую Залу они прошли в библиотеку.
– Что же с ней будет? – Мими прошлась по комнате, осторожно касаясь кожаных переплетов. – Поразительная библиотека. По моей просьбе Ярдли следит за рынком антиквариата, и я думаю, многие из этих книг просто бесценны.
Она обратилась к Эви:
– Ярдли Синклер работает в «Сотбис», в Лондоне. Еще один почитатель Остен, всегда держит меня в курсе последних новостей. Благодаря ему я познакомилась с мисс Найт.
– Он весьма настойчив, – заметила Франсес.
– Да, я постоянно окружена подобными людьми – как здесь, так и в Голливуде.
Глаза девушки распахнулись – она подумала о том, как много знаменитостей, должно быть, знакомы с Мими.
– Франсес, Ярдли одержим мыслью о встрече с вами, – сказала актриса.
Леди Найт рассеянно взялась за корешок книги, стоявшей на ближайшей полке.
– Я постоянно находила повод отложить эту встречу на потом. Получалось неплохо, как всегда. Но вскоре, учитывая обстоятельства, полагаю, нам понадобятся услуги оценщика.
– Уверяю вас – Ярдли надежный человек. Он сохранит в тайне стоимость любого имущества до тех пор, пока вы не решите, как им распорядиться. Он считает себя одним из хранителей наследия мисс Остен и хочет, чтобы как можно больше принадлежавших ей вещей остались в Англии, и охотно делится со мной всеми своими находками.
– Мисс Найт, – полушепотом спросила Эви, не желая показаться грубой, – можно ли… то есть вы не будете возражать, если я расскажу мисс Харрисон о нашем обществе?
– Ну конечно, не буду, Эви. Уверена, что мисс Харрисон будет только рада узнать о нем.
Эви объяснила Мими принцип действия и цели их общества, сказав, что к Адаму Бервику, доктору Грею, Аделине Гровер и Эндрю Форрестеру недавно присоединилась сама мисс Найт, и теперь до желанного кворума им недоставало всего двух членов.
Мими слушала ее со все возраставшим интересом.
– Я хочу вступить в ваше общество. Правда, очень хочу. Пожалуйста!
Франсес и Эви удивленно переглянулись, причем последняя что-то подсчитывала в уме.
– Вы уверены? – спросила Эви. – Мы же всю жизнь здесь живем, никуда не выбираемся, а вы здесь будете как на ладони.
– Нет-нет, я правда хочу к вам присоединиться. Уверена, что и Ярдли тоже захочет. Вот вам и кворум!
– Но вы же здесь не живете, – заметила Франсес.
– Да, но буду оставаться здесь на несколько месяцев в году. Можете ли вы уточнить у мистера Форрестера, не доставит ли это каких-то проблем?
– Разумеется, если вы так хотите. Но нам нужно время, чтобы подготовить остальных. Есть у нас романтически настроенные джентльмены…
– Целых трое! – вскинула три пальца Эви.
– Да, Эви права – трое неисправимых романтиков, – улыбнулась Франсес.
– Это придется по душе Ярдли, – попыталась сострить Мими, но безуспешно.
– Также все трое – невероятные любители кино, – продолжала Франсес. – Удар будет воистину сокрушительный.
Мими чувствовала, с какой заботой они говорят обо всем, что касается их общества. Оно так много значило для них, и для Чотона тоже, и все они так хорошо знали друг друга! В Голливуде, которому она отдала почти десять лет жизни, не было ничего подобного. Чем дольше она работала там, тем меньше понимала тех, кто ее окружает. Ей начинало казаться, что она наконец нашла место, где люди не соревнуются друг с другом за право выжить, но наоборот – помогают друг другу пережить ужас и боль войны и бедности – люди, которых ей посчастливилось встретить, словно сошли со страниц романов Джейн Остен.
Глава 21
Чотон, Хэмпшир.
Второе февраля 1946 года
Аделина, явившаяся к доктору Грею на второе собрание общества Джейн Остен, была слегка раздосадована, когда дверь ей открыла Либерти Паскаль.
– Адди! – воскликнула Либерти. Всем, кто знал Аделину, было известно, что она ненавидит, когда ее имя сокращают подобным образом. – Что-то ты рано.
Заметив связку ключей на поясе медсестры, Аделина решила, что та довольно прочно обосновалась здесь – и на работе, и в личной жизни доктора.
– Он такой щепетильный, – пояснила Либерти, поймав взгляд Аделины. – В рабочие часы только у меня есть доступ к шкафу с медикаментами. Нигде не должно оставаться ни единого ключика.
– Немалая ответственность, – согласилась Аделина, не понимая, зачем доктору отдавать ей даже свои собственные ключи. – Должно быть, ты все время здесь.
Либерти утвердительно кивнула.
– Сняла комнатку в пансионе что возле школы. Там же твои родные палестины, не так ли? Доктор Грей мне говорил, что ты была превосходной учительницей.
– Вот как? Странно, а мне всегда казалось, что он и все остальные в совете попечителей только и добивались моего увольнения.
– Ой, Аделина! – рассмеялась Либерти. – Всегда-то ты драматизируешь!
Скрытая в ее словах ирония так обескуражила Аделину, что она просто ушла, заслышав, как кто-то еще стучится в дверь. Пройдя по коридору, она вдруг поняла, что раньше никогда не была в этой части дома. На полпути ей повстречалась крутая лестница наверх, и у нее перехватило дыхание, когда там, где кончались перила, она заметила острый угол нижней ступеньки, погубивший Дженни Грей.
Кухня, напоминавшая камбуз, была дальше по коридору, в задней части дома, и разительно отличалась от стерильной строгости приемной и смотровой. Она была светлой, уютной: обставлена выкрашенной белым мебелью, над раковиной в ряд тянулись оконца, на кафельном полу стояла мясницкая колода. Во всем чувствовалось присутствие женщины – от бежевых занавесок с узором из роз и до корнуэльской посуды на полочках с кружевной викторианской бахромой.
Едва она взяла с полки бело-голубой графин в полоску, сзади послышался чей-то кашель.
Она резко обернулась, сумев удержать графин в руках, и поставила его обратно.
– Простите, вы напугали меня.
В дверях стоял доктор Грей. На сей раз одет он был не в привычный костюм с галстуком – на нем была голубая рубашка и коричневый твидовый жилет, так подходивший к цвету его глаз. Сейчас он был похож на примерного семьянина, хлопотавшего на кухне.