– Тогда я просто обязана спросить, какая из ее книг ваша любимая.
Взглянув на собственные ноги, он довольно улыбнулся – едва заметной улыбкой.
– Все. Из персонажей больше всех мне нравится Элизабет Беннет.
– И мне тоже. Подобной ей не сыскать в других книгах. Доктор Грей все твердит о своей Эмме, но я без колебаний предпочту ей Лиззи.
Теперь, когда она говорила о героях книг так, как говорят о живых, Адам не сводил с нее глаз. Они всегда казались ему настоящими, и он никогда бы не подумал, что найдется кто-то, кто думает так же.
– Вы говорите с доктором Греем о книгах? – он погладил котенка.
– Да, и он необычайный поклонник Джейн Остен, скажу я вам. Впрочем, неудивительно – в нем столь странным образом сочетаются… как она характеризует мистера Беннета? «Столь странное смешение остроумия, колкого нрава, замкнутости и непостоянства»?
– Доктор Грей – достойный человек, – просто ответил Адам.
– Несомненно, и это поразительно, учитывая, что он видит всех и вся насквозь.
– Как и саму Остен.
– Да. – Аделина выпрямилась. – Именно. Быть человечным, любить людей, зная, каковы они на самом деле. Быть способным любить их. Полюбить их вопреки этому.
Адам кивнул. Он никогда никого не любил так сильно – не было возможности. И он ее не искал. Как и Аделина, он сидел у окна, смотрел, как за ним течет жизнь, но оставался внутри, ничего не получая взамен.
Ночью он вновь взялся за «Гордость и предубеждение». Он вспоминал разговор с Аделиной, их общую любовь к Элизабет Беннет, думая, есть ли в этом замечательном персонаже что-то от самой Джейн Остен.
Он часто разглядывал фронтисписы некоторых книг: оттуда смотрела румяная женщина с темно-русыми кудрями и прямым носом. Ему хотелось узнать о ней больше. Хотелось, чтобы нашлись ее письма к сестре и чтобы на наброске, сделанном рукой Кассандры Остен, было нечто большее, чем завязки капора и глаза, глядящие в никуда.
Его удивляло, что он вырос в той же деревне, где когда-то жила Остен и где написала три поздних романа и что вокруг не осталось почти ничего, что бы напоминало о ней. Да, здесь все еще стояли особняк Найтов, старый домик эконома в самом сердце деревни и могилы ее матери и сестры. Но помимо небольшой мемориальной таблички на ее доме, установленной в 1917 году, в день столетия со дня ее смерти – а этого удостаивались сотни известных англичан, – здесь не сохранилось никаких следов ее жизни.
Спустя несколько дней, во время ежегодного осмотра у доктора Грея, Адам решился заговорить с ним об этом – ведь он узнал, что в Чотоне есть еще один мужчина, столь живо интересующийся великой писательницей. Хэрриет Пэкхем бесцеремонно провела его в кабинет и принялась убираться в смотровой, пока они говорили.
Доктор Грей отложил медицинскую карту Адама и с любопытством взглянул на него.
– Адам, должен признаться, от вас я такого не ожидал. Я полагал, что подобный интерес к наследию мисс Остен более свойственен…
– Женщинам?
– Не совсем. Историкам. Кому-то в сфере образования.
Адам покачал головой.
– Больше ста лет прошло, но никто так всерьез и не занялся этим.
– А что бы вы предложили? Открыть некоего рода музей?
– Вроде того, да. Я думал, что если бы ее дом можно было выкупить, найти какие-то принадлежавшие ей вещи, людям, приезжающим сюда, было бы на что взглянуть, прикоснуться к чему-то. Вот, взгляните.
В кармане все еще не снятого пальто Адам нашарил причудливой формы деревяшку.
– Это детская игрушка. Георгианская, кажется, – я читал о таких в библиотеке. Нашел в куче мусора перед домом. Там, у них в саду, что-то копали. Вдруг она принадлежала семье Джейн? Теперь у нее не осталось дома, и она просто валяется на улице.
Подобного от Адама доктор еще никогда не слышал и задумчиво кивал в ответ.
– Значит, своего рода мемориальный музей Остен. Да, идея и в самом деле стоящая. Знаете, я всегда чувствовал, что здесь, в деревне, еще сохранился дух старины и можно перенестись назад во времени.
– Тогда от нас не так много нужно.
– Ну, во‐первых, начнем с дома. В его нынешнем состоянии он никуда не годится, вы правы. Нужна реставрация и одобрение городской администрации. К примеру, дом Расселлов, что неподалеку, только что продали за тысячу фунтов. Учитывая размеры и состояние интересующего нас здания, все обойдется на несколько тысяч дороже, если не больше.
Адам немного помолчал.
– Коттедж все еще в собственности Найтов?
Доктор Грей кивнул.
– Насколько мне известно, да. В былые времена они бы согласились уступить его по цене ниже себестоимости, но сейчас я в этом не уверен. Адам, прошу извинить – я весьма заинтересован вашим предложением, но найдете ли вы время подумать над этим, когда придет весна?
Еще не успев договорить, доктор осознал, что возможность свободно распоряжаться собственным временем была доступна многим в их маленькой, сонной деревне. Джейн Остен проводила свои дни здесь, хлопоча по хозяйству, ходила в гости, работала над своими гениальными романами. Грей вдруг понял, что с тех пор в жизни обитателей Чотона мало что изменилось и они точь-в‐точь походили на своих предков. Кому, как не им, следовало беречь наследие Остен?
Под взглядом доктора Грея Адам поерзал на неудобном деревянном стуле.
– Если у меня есть время, чтобы постоянно перечитывать ее книги, найдется время и на это.
Эти слова были самыми искренними, которые доктор когда-либо слышал из уст Адама.
– Хорошо, Адам, я тоже поразмыслю над этим. Быть может, нам удастся поговорить с Франсес Найт насчет коттеджа. Лучше начать с нее – старик Найт все время жалуется на туристов, поклонников Остен.
Заслышав какой-то шум за дверью, он прервался и осторожно прикрыл ее, а затем вернулся в свое кресло.
– Пока давайте подумаем, кто сможет помочь нам в этом занимательном деле. Может, ваша мать?
Адам покачал головой:
– Уж точно не она. Ей нет дела до туристов и уж тем более до всего, что связано с Остен.
Доктор Грей вновь удивленно взглянул на него. Еще со школы он дружил со всеми Бервиками и оттого был озабочен подавленным состоянием фермера. В свою бытность интерном он дежурил в Олтонской больнице, как раз когда глава семейства Бервиков скончался от испанки. Доктор также знал, насколько властной была их мать и что с годами она погрязла в жалости к себе, а характер ее становился все более скверным. Предположив, что с творчеством Остен Адама познакомила женщина, первой, кто пришел ему на ум, была старая вдова Бервик. Если не она, значит, какая-нибудь учительница – ведь Адам пытался получить высшее образование. Такая, как Аделина Гровер.