Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019 - читать онлайн книгу. Автор: Кира Долинина cтр.№ 96

Проиграла Москва и в плане глобализации. ГМИИ расширяется внутри себя, занимая здание за зданием. Эрмитаж, не забыв получить здание Главного штаба и выстроить фондохранилище, ориентирован и на завоевание мира. Начав двадцать лет назад с кооперации с фондом Гуггенхайма, петербургский музей пооткрывал (а некоторые уже успел и закрыть) множество филиалов. Из активно действующих сегодня эрмитажных центров за границей – Амстердам и Венеция. В России – Казань и Выборг. В планах – Барселона, Вильнюс, Омск, Владивосток, Екатеринбург. Когда в начале 1990‐х годов Лувр объявил о своем проекте «Grand Louvre», а Эрмитаж начал расширяться, казалось, что «Большой Эрмитаж» – это негласное соревнование Эллочки-людоедки с заносчивой Вандербильдихой: роскошь почти полностью отданного во владение Лувра каре перебить было явно невозможно. Однако сегодня, когда Лувр открыл свой филиал в маленьком Лансе и готов к экспансии в Абу-Даби, мы видим, что Эрмитаж умудрился создать востребованное направление в музейной моде.

От юбилея старого и почтенного музея ждут консервативного стандарта: выставок с шедеврами из собраний дружественных институций, эпохального показа какого-нибудь малоизвестного в натуре гения, праздничных заседаний, подарков от правительства и народного ликования. По этому рецепту было прокатано 100-летие ГМИИ, выставки которого (прежде всего Караваджо и «Воображаемый музей») надолго войдут в список абсолютных местных рекордов. Эрмитаж решил весь этот порядок нарушить. То есть, конечно, никто от подарков и юбилейного финансирования не отказывается (915,8 миллиона рублей Правительство РФ уже на это выделило). Но основная идеология праздничного года иная. Сам Пиотровский описывал ее в интервью газете «Коммерсантъ» так: «В 2014 году мы никуда ничего возить не будем. Будем отмечать свое 250-летие показами здесь. Чтобы не было этих советских помпезных юбилейных выставок и заседаний со славословиями и обязательным привозом шедевров от не очень-то желающих этого коллег. Мы хотим другого праздника. Вот „Манифесту“ привезем».

То, что основным событием юбилейного года станет привозная, сделанная чужим куратором, идеологически чуждая государственному и чиновному Эрмитажу «Манифеста», никак не укладывается в устоявшееся представление о музее. Каким образом идеологи независимой и на том строящей свою саморепрезентацию панъевропейской «Манифесты», все годы своего существования бегущей от буржуазности и государственности, собираются впрячь в одну телегу коня и трепетную лань, пока не очень понятно. Избранный куратором «Манифесты» упрямый и очень жесткий Каспер Кёниг, несмотря на привоз самых именитых и вполне себе радикальных художников, темой для основного проекта выбирает более чем нейтральную цитату – «С тех пор, как Петербург обрел имя», а девизом – слово «надежда». Он готов бороться с косностью российской цензуры и самоцензуры, но вот готов ли он противостоять мифологии Эрмитажа, очарованию имперского прошлого, пропитавшему все в этом музее воздуху дипломатии и конформизма? Здесь – как в детском вопросе «кто кого победит: кит слона или слон кита?» – нет ответа. «Манифеста» не имеет права быть конформистской. Эрмитаж всегда очень осторожен. Или, перешагнув 250-летний рубеж, музей готов омолодиться и сделать ставку на совсем не своего верного зрителя, а на племя молодое и незнакомое?

26 декабря 2014

Год за двести пятьдесят

Эрмитаж открыл Главный штаб и провел «Манифесту 10»

Уходящий год в отечественном музейном мире был годом Эрмитажа. То есть, точнее, годом 250-летия Эрмитажа – даты, уводящей больше в прошлое, чем устремленной в будущее. Почти самый старый, точно самый знаменитый и самый помпезный российский музей отмечал свой юбилей широко, громко и так, будто хотел что-то важное о себе всем этим сказать. За этот год страна изменилась кардинально, но Эрмитаж последовательно вел свою линию, которая вроде бы ничем особым от того, что было в последнее десятилетие, и не отличалась, но каким-то нечувствительным образом оказалась зеркальным отражением ситуации вокруг тяжеловооруженного храма искусств.

Основным событием юбилейного года стала привозная, сделанная чужим куратором, идеологически вроде бы чуждая государственному и чиновному Эрмитажу «Манифеста», внешне никак не укладывавшаяся в устоявшееся представление о музее. И выставочная афиша 2014 года не оставляла в этом никаких сомнений – «Манифеста 10» доминировала во всем: и по времени (она заняла лучшие четыре месяца сезона – с 28 июня по 31 октября), и по географии («Манифеста» на две трети раскинулась на весь Главный штаб, а оставшуюся треть распределила по всем зданиям основного комплекса музея), и по количеству звездных имен (рядом со списком «Манифесты» не потускнели, но явно должны были бы сдать свои позиции, хотя бы с точки зрения зрительского интереса, и ретроспективы Маркуса Люперца, и дадаисты с сюрреалистами, и даже сам Фрэнсис Бэкон).

Но то, что в предъюбилейных планах казалось торжеством нового взгляда на музей, обернулось большой головной болью. Решение принять бродячую выставку современного искусства на своей территории зимой казалось смелым и провокативным, весной обросло скандалами как со стороны зачинщиков антигейских и иных законов новой отечественной реальности, так и в связи с многочисленными протестами представителей радикального искусства вплоть до призывов бойкотировать петербургскую «Манифесту». В какой-то момент обстановка накалилась до того, что казалось, чтобы сохранить свою репутацию, западным кураторам биеннале нужно лавочку эту свернуть – работать нынче в России опасно уже не только для здоровья, но и для карьеры, можно и нерукопожатным стать. Однако выставку открыли вовремя и даже потеряли не так уж много участников, но то, что получилось, в рядах критиков вызвало шок – сложно было придумать «Манифесту» настолько ни о чем. Точнее – настолько не о том, что болит. Выставка, на которой вроде бы и о геях сказали, и о Майдане, и о телепропаганде, и о том, что художнику негоже ходить строем, получилась старчески беззубой. Как будто знаменитый прежде куратор Каспер Кёниг, так лихо пляшущий в оранжевых штанах на многочисленных тусовках «Манифесты», весь свой интеллектуальный пыл отдал на борьбу с самим собой. Его левые европейские метания «быть или не быть», конечно, было куда мучительнее всего, что мы увидели позже в юбилейных проектах местных эрмитажных кураторов, но скатились в общем-то к тому же: быть, но как-то так – осторожно, не высовываясь, не портя отношений. На его «Манифесту» можно было водить самых крепких умом и ориентацией государственных хозяйственников. Ну и водили – и министр культуры был, и вице-губернатор, и многие другие. Слушали, кивали, ничего не запретили, делали вид, что верят утверждению Пиотровского, что Эрмитаж имеет право сам решать, что искусство, а что – нет.

«Манифеста» сделала свое дело в главном – на нее пошел зритель. Именно на нее, в Главный штаб, где до «Манифесты» можно было бродить часами и никого кроме злобных охранников не встретить. «Манифеста» объясняла, рассказывала, показывала, завлекала, играла. Кого-то навсегда от современного искусства отпугнула, кого-то, наоборот, с пути истинного сбила. Она не стала большим праздником в городе, но точно была замечена. Итог в цифрах не особо впечатляет (Главный штаб за четыре месяца посетили почти 80 тысяч человек, а билеты в Зимний дворец за это же время купили 1,2 миллиона), но никогда еще в Петербурге так много не говорили о современном искусстве.