Паранойя. Почему мы? - читать онлайн книгу. Автор: Полина Раевская cтр.№ 7

– Да, да, да! Сидела бы на Манхэттене и пила мятный чай, любуясь Гудзоном. Теперь будешь, как Попка-Дурак, постоянно повторять?

Долгов начинает смеяться, мне и самой становиться смешно. Господи, нас чуть не перестреляли, а мы спорим! И тут меня, наконец, озаряет.

– Успокоилась немного? – спрашивает Долгов, будто прочитав мои мысли.

– Ты умеешь приводить в чувство. Психологом стать не хочешь?

– Если я буду пытаться реализовать каждый свой талант, жизни не хватит.

– О, ну точно, – закатываю с улыбкой глаза. Мы смеемся. Но этот смех быстро сходит на "нет": у Долгова он перерастает в едва слышный, болезненный стон, а я, будто очнувшись, вспоминаю, что мы больше не «пчеловод и газосварщик», очарованные друг другом. Мы те, на ком ни осталось ни единого клочка маски. Ничего, кроме пропасти из предательств, горя, и обид. И это очень больно осознавать.

– Как ты? Ранение серьезное? – давя в себе слезы и горечь, возвращаюсь к насущным вопросам.

– Ерунда, жить буду.

Ответ меня совсем не удивляет, поэтому не могу сдержать тяжелый вздох.

– Тебе надо к врачу.

– Все нормально, справимся своими силами, у меня есть свой медик. В больницу нельзя. Меня объявили в розыск, моя рожа теперь по всем каналам.

– Но… – хочу возразить, но кто бы мне дал.

– Все, Насть, давай, иди с Гридасиком. Догоняйте, и так кучу времени потеряли.

Не говоря больше ни слова, он отключается. Мне остается только возмущенно открывать и закрывать рот.

– Что? Даже слушать не стал? – понимающе улыбнувшись, забирает у меня Гридасик телефон.

– Да ну его к черту! Хочет помереть от какого-нибудь заражения, ради бога, – отмахиваюсь обиженно и пытаюсь встать, но из-за слабости и головокружения меня ведет, и я едва не падаю. – Ой, мамочки!

– Осторожно. Давай руку, – хватает меня Гридас и помогает встать.

Получается немного резко, в глазах тут же темнеет, живот скручивает от боли, и я сгибаюсь пополам.

– Что такое? – следует обеспокоенный вопрос.

– Ничего, все нормально, сейчас пройдет, – заверяю торопливо. Смысла что-то говорить Гридасу не вижу. Он все равно без разрешения Долгова никуда меня не повезет, да и я сама не хочу осложнять ситуацию, наверняка мое лицо теперь тоже по всем каналам. Да и, если у Долгова есть свой медик, может, он сможет помочь. В конце концов, мне ведь не так уж и плохо. Ну, болит, но почти, как во время месячных. Может, это все-таки они и есть?

Так я успокаиваю себя всю дорогу до машины, чувствуя, что еще чуть-чуть и побежит по ногам, поэтому, когда вижу свою сумку на заднем сидении, моему облегчению нет предела. Не взирая на то, что мне жутко неловко и стыдно, прошу Гридаса отвернуться и дать мне немного времени. Он понимающе уходит покурить.

Правда, после не могу взглянуть ему в глаза, сколько ни повторяю, что это все физиологично, и ничего постыдного в  этом нет.

Отпускает меня только спустя пару часов молчаливой езды, прерываемой лишь короткими звонками Долгова. Перебарывая смущение, спрашиваю, куда мы едем и долго ли еще, в ответ получаю довольно лаконичное: "На турбазу Серёгиного знакомого."

Догадавшись, что Гридасик и сам мало, что знает, больше не лезу к нему с вопросами. На турбазу приезжаем уже затемно. Состояние у меня совсем хреновое: меня знобит, живот и поясницу ломит так, что каждый шаг дается с трудом, поэтому меня не впечатляют ни природа, ни домики в скандинавском стиле посреди леса, на берегу горной реки. Все, чего я хочу – это добраться до кровати и попросить врача.

– Иди вон в тот, последний домик, там все готово, – кивает Гридасик в сторону торчащей за холмом крыши. – Мне надо машину спрятать.

Молча, кивнув, иду, точнее ковыляю по указанному маршруту. За несколько метров до домика, из-под навеса ко мне выходит охрана, но узнав, пропускает без лишних вопросов.

Прежде, чем войти, ненадолго замираю, давая себе передышку. Меня вдруг охватывает волнение и страх. Сама не знаю, чего боюсь, но боюсь отчаянно.

Сглатываю тяжело и осторожно открываю дверь, в коридоре темно, но полоска света из приоткрытой комнаты прямо по курсу, не дает растеряться.

В проеме вижу полуголого Долгова, сидящего на кровати. Сделав шаг, хочу окликнуть, но замираю, как вкопанная, заметив рядом женщину, колдующую возле его плеча. Почему-то мысли, что это может быть врач даже не возникает.

И в следующее мгновение я в этом убеждаюсь, когда Долгов что-то тихо со смешком произносит, а большеротая копия Джулии Робертс начинает кокетливо смеяться.

– Господи, Долгов, ты не меняешься! – резюмирует она. – Что десять лет назад, что сейчас…

– Ну, а зачем, если я и так хорош? – парирует он дурашливо. Но я слышу в голосе эту игривую нотку вышедшего на охоту кобеля, и чувство, будто меня изнутри облили кислотой, особенно, когда женщина протягивает руку и судя по всему, проводит по его щеке, признаваясь:

– Я соскучилась по тебе. Очень сильно соскучилась, Долгов.

Никогда не думала, что человека можно возненавидеть с первой секунды. Тем более, когда эта ненависть замешана на ревности. Я вообще всегда считала глупым винить в чем-то другую женщину и никогда не понимала бабских разборок на подобии тех, что учинила мне Лариса. В конце концов, какой смысл, если корень всех проблем в мужике? Это как лечить симптомы вместо их причины.

И вроде бы все это я и сейчас прекрасно понимаю, но смотрю на соскучившуюся «Красотку» местного пошиба, и едва держусь. Так хочется войти и вломить ей в ее джулироберсткую улыбочку, чтоб не щерилась призывно, и держала свои ручонки при себе, а лучше, чтоб вообще исчезла, ибо я не в состоянии вынести «ничего не значащий флирт» от очередной «ничего не значащей бабы». После всего, что я пережила и потеряла, для меня это кощунство, надругательство. Внутри полыхает огнем, и никакая позитивная хрень в духе «это цивилизованно и вообще нормально быть с бывшими в теплых, приветливых отношениях», не работает.

Похрен мне, как там нормально и цивилизованно, и что мы с Долговым два месяца, как друг другу никто. В жопу эти реверансы! Не припомню, чтобы прошлой ночью Серёженька о них вспомнил, когда, как животное, нагнул меня раком и трахнул. Более того, сейчас я даже могу его понять, ибо мое сердце тоже не помнит, не знает и не признает никакого «цивилизованно». Озверев от собственнического инстинкта, оно варварски ненавидит и болит. Разрывается на части от обиды и непонимания. Я не понимаю, почему этой женщине из прошлого, с которой уже ничего не связывает, Долгов позволяет вот так запросто, по-свойски прикасаться к себе, вести эти недвусмысленные разговоры, улыбаться соблазнительно и просто даже оказывать помощь, словно он ее мужчина, и она имеет на это все права, тогда, как я, потеряв всего месяц назад его ребенка и пройдя все круги ада, стою тут, как бедная родственница и чувствую себя чужой, лишней?