– Летом здесь очень скучно, – сказала Рут Лауре, когда они уселись кружком на полу.– Мы живем не в бедности, но поступления в приют становятся меньше. Летом все наши благодетели заняты своими отпусками, они отдыхают на пляжах и забывают о нас.
– Здесь очень хорошо на Рождество, – сказала Тельма.
– В ноябре и декабре тоже, – сказала Рут.
– Да, – сказала Тельма.– Во время каникул благодетели начинают чувствовать угрызения совести перед бедняками, сиротами и бездомными, которым приходится носить пальто из газет, а ботинки из картона. Поэтому они присылают нам корзины с вещами и берут нас на разные веселья и в кино, хотя эти кинофильмы никогда не бывают хорошими.
– О, мне нравятся некоторые из них, – сказала Рут.
– Эти фильмы похожи друг на друга. В них нет чувств. Они никогда не водят нас на фильмы, в которых парни обнимают девчонок. Семейные фильмы. Скукота.
– Ты должна простить мою сестру, – сказала Рут Лауре.– Она думает, что стоит на краю половой зрелости.
– Да, я на краю половой зрелости! Я чувствую, как наливаюсь соком! – сказала Тельма, вытянув одну тонкую руку в воздухе над головой.
Рут сказала:
– Боюсь, что отсутствие родительского воспитания повлияло на ее рассудок. Ей нельзя быть сиротой.
– Ты должна простить мою сестру, – сказала Тельма.– По всей видимости, она решила избежать половой зрелости и из девочки сразу стать старухой. Лаура сказала:
– А что вы скажете о Вилли Шинере? Близняшки Акерсон знающе переглянулись друг с
другом и заговорили так синхронно, что не оставляли пробелов между своими утверждениями:
– О, это ужасный человек, – сказала Рут, а Тельма сказала, что он подонок. И Рут сказала:
– Он нуждается в терапии. А Тельма сказала:
– Нет, все, что ему нужно, это раз десять или лучше двадцать заехать по голове бейсбольной битой, а потом запереть в тюрьму до конца жизни.
Лаура рассказала им, как Шинер разглядывал ее, стоя на пороге комнаты.
– Он ничего не сказал? – спросила Рут.– Это подозрительно. Обычно он говорит: «Ты очень милая, маленькая девочка» или предлагает тебе конфету.
Тельма состроила гримасу.
– Ты можешь себе представить? Конфету? Как банально! Как будто он решил стать подонком, начитавшись полицейских буклетов, предупреждающих детей об извращенцах.
– Он не предлагал конфеты, – сказала Лаура, вздрогнув от воспоминания мертвых глаз Шинера и его тяжелого дыхания.
Тельма нагнулась вперед, понизив голос до шепота:
– Похоже, у Белого Угря язык прилип к глотке, что он даже забыл о своей обычной линии поведения. Может, он припас для тебя что-нибудь особенное, Лаура.
– Белый Угорь?
– Это Шинер, – сказала Рут.– Или коротко Угорь.
– Бледный и скользкий, – сказала Тельма, – это прозвище подходит ему. Держу пари, что он припас для тебя что-то особенное. Я имею в виду, малышка, что ты сногсшибательная.
– Совсем нет, – сказала Лаура.
– Ты что, дурачишься? – сказала Рут.– У тебя прекрасные темные волосы и такие большие глаза.
Лаура вспыхнула и начала протестовать, но Тельма сказала:
– Послушай, Шан, мы с Рут не строим фальшивых иллюзий. Мы всегда говорим на прямоту. Мы знаем, в чем наша сила, и мы гордимся этим. Бог знает, что ни одной из нас не победить на конкурсе Мисс Америка, но мы очень интеллигентные и воспитанные. Ты же просто великолепна, поэтому не надо быть такой застенчивой.
– Моя сестра иногда так красочно выражается, – сказала Рут извиняющимся тоном.
– А моя сестра, – сказала Тельма Лауре, – все корчит из себя Мелани из «Унесенных ветром».
Она заговорила с южным акцентом и преувеличенным состраданием:
– О, Скарлетт не может принести вреда. Я люблю Скарлетт. Я всем сердцем люблю Рета, люблю даже янки, даже тех, кто разграбил Тару, сжег пшеницу и сделал сапоги из кожи наших детей.
Лаура захихикала по окончании представления Тельмы.
– Так что брось корчить из себя Мадонну, Шан! Ты великолепна.
– О'кэй, о'кэй. Я знаю, что я… красивая.
– Малышка, когда Белый Угорь увидел тебя, он тронулся умом.
– Да, – согласилась Рут, – ты ошеломила его. Вот почему он забыл залезть в свой карман и вытащить конфету, которую он всегда носит с собой.
– Конфету, – сказала Тельма.– Маленькую конфету «Тутси Роллс».
– Лаура, будь по-настоящему осторожна, – предупредила Рут.– Это грязный тип…
– Это мерзкая жаба! – сказала Тельма.
Из дальнего угла комнаты Тамми тихо сказала:
– Он не такой плохой, как вы говорите. Девочка со светлыми волосами вела себя так тихо, она была такой хрупкой и бесцветной, что Лаура даже забыла о ней. Теперь она увидела, что Тамми отложила книжку, согнула колени к груди и обхватила их руками. Ей было десять лет, на два года меньше остальных, и она была очень маленькой для своего возраста. В белой сорочке и носках Тамми выглядела скорее призраком, чем реальным человеком.
– Он никому не причинит вреда, – сказала Тамми колеблясь и неуверенно, как будто она не выражала свое мнение о Шинере, а шла по натянутому канату, под которым не было сетки.
– Он причинит кому-нибудь вред, если это сойдет ему с рук, – сказала Рут.
– Он просто… – Тамми поджала губы.– Он… одинок.
– Нет, милая, – сказала Тельма, – он не одинок. Он так ведь себя любит, что никогда не будет одиноким.
Тамми отвернулась от них. Она встала, сунула ноги в шлепанцы и пробормотала:
– Пора спать.
Она взяла свои туалетные принадлежности с тумбочки и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь и направляясь к ванной в конце коридора.
– Она берет конфеты, – объяснила Рут. Ледяная волна отвращения охватила Лауру.
– О, нет!
– Да, – сказала Тельма, – не потому, что она хочет конфет. У нее… не все в порядке. Она нуждается в одобрении, которое получает от Угря.
– Но почему? – спросила Лаура.
Рут и Тельма снова обменялись взглядом, принимая без слов обоюдное решение. Вздохнув, Рут сказала:
– Ну, понимаешь, Тамми нуждается в этом одобрении потому… что ее научил этому собственный отец.
Лаура была потрясена.
– Ее собственный отец?
– Не все дети из Маклярой сироты, – сказала Тельма, – некоторые из них здесь потому, что их родители совершили преступления и отправились в тюрьму. Других оскорбили их родственники физически… или сексуально.
Свежий воздух, влетавший в открытые окна, стал, возможно, только на градус или два холоднее, когда они сидели кружком на полу, но Лауре показалось, что осенний ветер таинственно обогнал месяц и ворвался в августовскую ночь.