Не удержалась от смеха.
– Да вы весь состоите из денег, как оказывается!
– Кому, как не мне знать, что век футболиста короток, ― грустно улыбнулся Димка.
Мы встретились глазами, и тут я поняла, что он меня изучает. Утреннюю, лохматую, ненакрашенную, в ночнушке.
– Не смотрите на меня так. Я тоже человек.
– Точно, ― усмехнулся Димка.
Только сейчас понимаю, что лежу, наполовину завернутая в плед на его диване. Пытаюсь вспомнить, как это получилось, но вспоминается только дикое желание спать и накопившаяся усталость. Почувствовав мою растерянность, Димка знакомо ухмыльнулся.
– Вы были правы, надо это признать: в моем сегодняшнем состоянии много минусов. Признаться, у вас очень крепкий сон. Надеюсь, вы простите, что пришлось через вас перелезть? Поверьте, это было непросто!
Узнаю Димку, как же раздражает его самоуверенность! Запустила в него подушкой, чтобы много о себе не воображал.
Весь день мы усердно трудились: занимались спортом, пробовали всякие психологические техники (я искренне надеялась, что какая-нибудь из них принесет результат, но другая моя половина беззастенчиво утверждала, что всему свое время, и мои техники сейчас ему нужны как мертвому припарки).
Мы пробовали дыхательную гимнастику, телесно-ориентированную терапию, сказкотерапию, арт-терапию. От психоанализа я сознательно отказалась: это процесс длительный и кропотливый, к тому же не нужны мне сейчас его демоны. К слову, их у каждого хватает.
Вечером сели смотреть футбол. Сначала я думала, он переключит канал. Но нет, остановился, решил смотреть. А я наблюдала: вдруг что. Но обошлось. Играли зарубежные команды топ-уровня. Мало следила за игрой. Березин… по сути он такой же, каким я его знала раньше. Но многое не так. Эта отрешенность ― вовсе не зазнайство (или не всегда зазнайство), а безразличие ― не легкомыслие, а сознательный выбор.
– Вот, как я поняла, многое вы делаете из-за денег… А в клубы вы зачем ходите? Тоже сделать рекламу заведению? ― хотела поддеть его и найти какое-то увлечение, к которому он искренне привязан.
– Не поверите, да, ― ответил он, даже не отвернувшись от экрана. Наконец, удостоил меня вниманием и повернулся. ― Сначала меня Кирилл затянул: он любитель этого всего. Меня, честно сказать, это не привлекает: шум, толкотня. Хотя в громкой музыке есть и плюсы.
– Какие же?
– К тебе не пристают с расспросами, все равно ничего не слышно.
Мы обменялись улыбками.
– И танцы эти… мне всегда напоминали какие-то языческие пляски.
– И поэтому вы встали за диджейский пульт?
– Это было всего несколько раз…
– Но было?
– Было, ― согласился.
– Так зачем же вы пропадаете в ночных клубах? ― поинтересовалась я.
– Ну, не то, чтобы пропадаю… Там проще знакомиться, ― признался он и снова погрузился в футбольный мир, в котором и так прожил большую часть своей жизни.
А ларчик-то просто открывался! Конечно, клуб ― шикарное заведение, можно всегда познакомиться с на все готовой девушкой и даже не тратить время на лишние слова. Ладно, это его дело.
Попросила прокомментировать для меня матч. Но так, чтоб понятно. Он отключил звук и давай так оживленно все по полочкам раскладывать. Но я мало слушала, а только смотрела, как горят его глаза, как расплываются в улыбке губы и что-то умное рисуют в воздухе руки. Я пообещала себе, что сделаю для него все, что в моих силах.
* * *
Черт. Снова этот кошмар. Да что б тебе! Только семь… Еще бы спать и спать! А где Маша? Ее нет! Надо осмотреться. Не вижу. Эти проклятые ноги! Черт, тяжело дотянуться до кресла. Позову. Не отвечает. Там, где она спала, все убрано. Неужели ушла?! Ушла сейчас, когда я развалина, когда не могу ходить?! Нет, она же обещала! Она не могла обмануть. Или?! Надо ее найти! Только как? Черт, черт, черт!
* * *
Решила встать пораньше, чтобы привести себя в порядок, а то опять смеяться будет. Он же такой весь «модный». Пошла в душ, потом принялась сушить голову, благо арсенал средств по уходу за собой у некоторых мужчин не уступает женскому. Вроде шум какой-то. Но Березин должен еще спать. Не обратила внимания, продолжила сушку. Но тут что-то грохнуло вниз, как мешок с картошкой. Все бросила. Как была, в халате и мокрыми волосами, выбежала из комнаты, бросилась к лестнице.
Там, повиснув на перилах, корчась от боли, стонал Березин.
– Господи, как вы сюда попали!
– Я хотел… Вообще это мой дом и поэтому, где хочу, там и хожу, ― пытаясь придать лицу веселое выражение, выдавил Димка.
– Я конечно, все понимаю… Но как, зачем? ― коляска осталась внизу. Неужели он ползком взобрался?
– Вопросы потом, помогите сесть.
Аккуратно перехватила его рукой за спиной, другой уперлась в перила. Димка ухватился за меня. Потихоньку развернулись.
– Вас же теперь спустить надо… очень больно? ― поинтересовалась я, оценив его перекошенное лицо.
– А как вы думаете?!
– Где болит? Может, перелом?
– Вот, ― он указал на ногу.
– Как же вы так?! Стойте!
– Как будто я собирался убежать, ― сострил он.
– Вставайте.
– Вы чего?
– Вставайте, я сказала!
Сама поднялась, стала тянуть его потихоньку за собой. Уперлась спиной в стену. Обхватила Димку руками, а он пытался держаться за меня и за стену. Потихоньку поднимались.
– На травмированную ногу вес не переносите, давайте, у вас получится!
– Я стараюсь, черт возьми!
– Вот так, еще, ― командовала я, пока мы не выпрямились. Он еле держался, и то больше на мне, чем сам, но все-таки держался.
– Вы будете ходить, ― очень тихо проговорила я, почти шепотом. ― Вы будете ходить! ― почти прокричала я.
Димка опустил голову мне на плечо так, что его волосы щекотали мне шею. Кажется, он не дышал.
– Это не сон?
– Нет, нет и еще раз нет! Я же говорила, вы будете ходить! А еще вы довольно тяжелый, ― напомнила я. ― Может, давайте присядем отдохнем, а потом пойдем отведем вас в комнату?
Димка поднял голову на меня. В его глазах было столько смятения, столько радости, столько жажды…
– Я теперь всегда буду только ходить! К черту метро, самолеты и крутые тачки.
– Ловлю на слове. Только попробуйте теперь сесть в моем присутствии!
Димка сжимал от боли зубы, вцепился в меня так, что наверняка будут синяки, но все-таки мы добрались до ближайшей комнаты, его спальни.