Когда солнце встанет на западе - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Серебрянская cтр.№ 35

-  Таша, у тебя совесть есть? Я чувствую себя озабоченным подростком, подглядывающим за родителями в замочную скважину!

-  А?

Наваждение схлынуло. На меня возмущенно смотрела подруга. А я по-прежнему сидела на балконе собственного дома.

-  Подруга, в зеркало на себя посмотри! Ты выглядишь, как кошка, объевшаяся сливок! Или как женщина после шикарной ночи в объятиях искусного любовника! Ты же… - Нола вдруг смолкла и внимательно посмотрела на меня, а потом продолжила внезапно осипшим тоном - Вы переспали?!

Я обернулась и посмотрела на себя в стеклянную поверхность балконных дверей. Глаза у меня сверкали чистейшей росой под утренним солнцем. Щеки разрумянились. А губы неприлично припухли и обветрились. Глядя на них, сразу было понятно, что кто-то очень долго и жадно их целовал. Нда уж, видок. Я повернулась к Ноле:

-  Похоже, подружка, я вляпалась.

-  Куда?  В древний маргарин?

Я мимо воли хмыкнула. Раз подруга ехидничает, значит не все потеряно.

-  Круче.

Нола недоверчиво посмотрела на меня:

-  Расскажешь? Или детей будешь ждать?

-  Не смешно. Такое детям не рассказывают.

-  Так было здорово? - у Нолы даже глаза загорелись - Правду говорят, что морунцы самые и вкусные любовники?

Я почувствовала, как плеснуло жаром в лицо.  У Нолы округлились глаза:

-  Что, правда?

Придумать достойный ответ я не успела. У дома бесшумно приземлился флайкар, из которого выпрыгнул Адам, волоча за собою на буксире сестру. Буквально через секунду его вопль огласил весь дом:

-  Мам, ты где?

Пришлось обозначить свое местоположение:

-  Мы с тетей Нолой на балконе малой гостинной!

По лестнице тут же загрохотали шаги. Обычно Адам совершенно бесшумно перемещался по лестнице, переступая сразу через две ступени. Нервничает сын.

Через мгновение Адам с запыхавшейся Евой на прицепе ввалился к нам. На балконе сразу стало тесно. Да еще и Ева, словно маленькая, прилепилась ко мне сбоку, тесно прижалась испуганно заглядывая мне в глаза. Адам хмурился:

-  Мам, что случилось? Ты куда пропала? Почему не отвечала на звонки? Мы же переживаем!

И вот что мне сказать своему уже взрослому сыну? Прости сынок, маме гормоны в голову ударили?

Заглянула в такие родные и знакомые, почти бесцветные, как льдинки глаза. Все-таки, Адам - сын своего отца. В груди защемило. Сильнее натянулась призрачная нить. Но, почти сразу все прошло. От изумления из головы сразу вылетели все умные мысли, которые я хотела сообщить своим детям.

Нола тоже заметила, что что-то не так:

-  Ты чего? Таша, тебе плохо?!

-  Мам?

Это уже Адам встревожился.

Я обвала взглядом всех присутствующих. Здесь собрались самые дорогие и близкие мне люди. В груди снова защемило. Но уже по совсем другому поводу.

-  Со мною все хорошо. - я чуть помолчала - идемте в столовую. Там нам будет удобнее.  Да и неплохо было бы хоть что-нибудь съесть. Я не завтракала.

Мой нервный план собраться с мыслями, пока накрываю на стол, потерпел полное и сокрушительное фиаско. А все потому, что не в меру переживающие за меня дети сами взялись за нелегкое дело сервировки стола, торжественно усадив меня во главе стола. Нола хмыкнула:

-  Подруга, тебе прозрачно намекнули, что пора уже начинать рассказ. Мы все в нетерпении.

Я успела заметить, как сверкнули сдерживаемым любопытством глаза Евы, что-то нарезавшей на разделочной доске. Адам, варивший на всех кофе, поминутно оглядывался. Начать говорить оказалось неимоверно трудно.

-  Вы меня только не перебивайте.  Мне… сложно объяснить, как все так случилось. И, если честно, я и сама не до конца все понимаю.

Правильно говорят, что только начинать трудно. А дальше все идет само собой, как по маслу. Мне стоило только заговорить и слова полились как бы сами по себе.

Постепенно я пересказала все события вчерашнего неудачного вечера. Как согласилась помочь Жанне Шаэ и участвовала в аукционе в качестве лота. Как едва не угодила в лапы пьяного Романа, благоразумно умолчав о том, что я чувствовала в роли живого товара. Как мой лот приобрел Миарон. И о том, что творилось с моими эмоциями, когда я наконец села за столик к морунцу.

В течении всего длинного рассказа моих слушателей обуревали самые разные эмоции. Например, на моменте с Романом Адам зло пробормотал: "Вот кусок овечьего дерьма!" А когда услышали про мой подростковый бунт, все трое заухмылялись. Высказалась, как ни странно, тихоня Ева:

-  Мама вспомнила юность!- и довольно хихикнула, мелкая зараза, не понимая, что своим высказыванием угодила в яблочко.

-  На самом деле, я в юности не была такой буйной.

Ева сделала большие глаза:

-  Да? Наверстываешь упущенное?

Адам приобрел сестру за плечи и слегка встряхнул:

-  Евка, не язви, тебе не идет. А мама у нас образец благочестия. Если бы не это недоразумение по имени Роман, вообще можно было бы в церкви вместо иконы выставить.

Я даже умилилась. Вообще, они у меня язвочки еще те. И похоже, что это наследие папы-инопланетника.

-  Вообще-то,  все несколько иначе. И то, что я вам сейчас расскажу, изменит нашу жизнь бесповоротно.

Адам опять нахмурился:

-  Это как-то связано с нашим биологическим отцом?

-  Напрямую.

-  Мне это не нравится.

-  Сынок, ничего уже не изменить.

-  Почему?

Тут не выдержала молчавшая до этого Нола:

-  Адам, имей совесть, дай матери возможность рассказать! Я вот тоже умираю от любопытства, но молчу. И морунец мне не нравиться еще больше, чем вам. Но все свои претензии я держу при себе.

У Адама хватило совести хотя бы чуть-чуть смутиться:

-  Извини, тетя Нола. Мам, я молчу.

А у меня после такой реакции сына рот словно заклеили. Смотрю на детей, и понимаю, что они меня вряд ли поймут.  Но и молчать нельзя. Не тот случай. И опять в груди стал закручиваться жуткий клубок из самых разнообразных эмоций. Абсолютно иррациональный гнев смешивался с жуткой обидой. Туда же вливалась досада, ревность и, даже, кажется, зависть.

Силясь не потерять контроль над этим адским коктейлем, я встала из-за стола и подошла к окну. Стало чуточку легче.

За спиной раздался в иноватый голос сына:

-  Мам, прости, пожалуйста! Не хотел тебя расстраивать.

С трудом заставила себя разжать губы. Голос получился какой-то несчастный, тихий, надломленный: