Рукопись, найденная на помойке - читать онлайн книгу. Автор: Инна Шолпо cтр.№ 9

Я слезла со своего стула, вышла из подсобки и, следуя за волнующими и щекочущими звуками серебряного голоса, оказалась в конце концов перед неплотно закрытой дверью в актовый зал, где репетировали музыканты. Там я простояла все время, пока они играли, не осмеливаясь даже заглянуть в щелку. Смятение солирующего инструмента передавалось мне и захватывало с такой силой, что руки и ноги у меня дрожали. Радость и грустные жалобы, волнение и ликование сменяли друг друга – и от всего этого у меня начала кружиться голова и всё в душе перепутывалось.

Потом музыка смолкла, раздался шум отодвигаемых стульев, чей-то смех, голоса и звук шагов. Я спряталась за одной из пыльных портьер, висевших по бокам двери. Музыканты вышли в коридор и поспешили куда-то – в буфет или в курилку, – почему-то не заперев дверь… И тогда я тихонько проскользнула в зал. Даже не понимаю сейчас, как у меня хватило на это смелости. Наверное, это было что-то вроде гипноза.

Инструменты лежали на стульях и подставках, такие красивые, вроде бы бессильные без людей, и в то же время могущественные, как волшебная палочка. Их было много, но я сразу же узнала её. В плохо освещенном зале она не то чтобы блестела, но будто бы сама светилась. Конечно, только она могла издавать эти волшебные звуки!

Я не выдержала, подошла к ней совсем близко и протянула руку, чтобы погладить. Мне захотелось прижать ее к губам и держать так долго-долго. Я ненавидела, когда меня слюнявили и никогда никого не целовала, даже маму. Но это было совсем другое. Я подумала, что эта серебряная трубочка поможет мне рассказать о том, что я чувствую. Словами говорить я тогда еще не умела.

Не знаю, решилась бы я к ней притронуться или нет, но в этот самый момент я поняла, что, кроме меня, в зале есть кто-то еще. Поэтому они и не заперли двери. Это была молодая женщина. Она сидела в углу на откидных креслах и пила чай из термоса.

– Привет! – сказала она. – Ты кто?

Я не знала, как ответить. Я не умела. И еще я испугалась, потому что боялась женщин: они гораздо чаще пытались меня потискать и тянулись ко мне своими слюнявыми крашеными ртами. Но эта женщина даже не встала с кресла. И у нее был такой красивый голос, почти как тот, что привел меня сюда, – высокий и блестящий.

– Меня зовут Ася. А тебя?

Я молчала. Только не могла оторвать взгляда от волшебной трубочки.

Обычно люди сердились, если я не отвечала. Они не могли понять, как это может быть, чтобы такая большая девочка не умела говорить. Но женщина не рассердилась. Она допила чай, завинтила крышку термоса, поправила свои медово-рыжие волосы и внимательно на меня посмотрела.

– Хочешь потрогать?

Я не ответила. Я только очень хотела.

Тогда женщина подошла ближе, взяла в руки заветную трубочку, протянула мне, и я прижала ее к лицу. Женщина сказала очень медленно:

– Это флейта. Она называется – «флейта».

И тогда я сказала свое первое в жизни слово:

– Флейта.

И у меня во рту стало вкусно. И я повторила:

– Флейта.

* * *

Я провожу август в Комарово. У Кристины, с которой я вместе работаю в музыкальной школе, там дом – старая академическая дача, доставшаяся ей от родителей, – и она предложила мне пожить в нем, совсем одной. Ее родители умерли, а сама она любит путешествовать, поэтому дача часто пустует. Но Кристина не хочет, чтобы дом забыл про людей. Да, так она сказала: дому нужны люди.

А мне здесь нравится. Вокруг двухэтажного деревянного здания – небольшой участок, но на нем нет всяких дурацких грядок с картошкой и теплиц с помидорами, а растут только сосны, большая кривая рябина, несколько старых яблонь да кусты сирени. Под самыми окнами разбита длинная цветочная клумба. Кристина все же сажает там цветы − «как при маме». Сейчас на клумбе цветут флоксы – белые, розовые и лиловые. Их запах слышен даже в комнатах. Это приятно, но немного слишком громко. Поэтому сплю я наверху, в мансарде. Оттуда видна дорога к морю, и пахнет там только разогретыми на солнце сосновыми стволами. Я выхожу на балкон и играю на флейте, и серебряные шарики звуков, цепляясь за ветки сосен, повисают, как дождевые капли.

Перед домом между двумя соснами пристроился старый гамак. Я кладу в него клетчатый плед, запасаюсь кислыми яблоками и долго сижу с Флажолет на коленях. Я взяла ее с собой, потому что мне не с кем ее оставить. Сначала она очень нервничала. Кошки – они такие, привыкают к дому. К тому же Флажолет никогда не выходила из квартиры. И здесь я ее тоже сначала не выпускала на улицу. Держала двери и окна закрытыми, опасаясь, что она убежит и потеряется, но потом поняла, что кошка даже выйти за порог боится. Тогда я подумала, что, может, было бы совсем неплохо, если бы она иногда погуляла в саду.

Я вышла и стала играть ее любимую мелодию. Играла минут десять, пока Флажолет, наконец, решилась. Она осторожно шла по заросшей тропинке, занося каждую лапу и задерживая ее на мгновение в воздухе, прежде чем с опаской поставить на траву. А потом я села в гамак, и она тут же устроилась у меня на коленях, похожая на валторну, но тёплая и мягкая. И мы долго сидели, глядя на то, как удлиняются тени, и слушая вечерние звуки.

Мне хорошо здесь, потому что я одна и никто не мешает мне слушать тишину, никто не врывается в мой мир со своим шумом. Хаос – вот что меня пугает больше всего. Например, телевизор. Там так много грохочущих и резких звуков, и все это одновременно, совершенно не согласовано друг с другом. В детстве, стоило родителям включить телевизор, как я с рыданиями падала на пол. В результате папа от нас ушел. Вместе с телевизором, потому что не мог без него жить.

В своей городской однушке, доставшейся мне от бабушки, я сделала полную звукоизоляцию. И теперь слышу только те звуки, которые хочу: мурлыканье Флажолет, мелодии Рахманинова, Шопена и, конечно, Вивальди. Но здесь, на даче, звукоизоляция не нужна. К счастью, соседей совсем не слышно. Только пение птиц и шум ветра в деревьях. Слева за забором, похоже, вообще никто не живет. Во всяком случае, я там ни разу никого не видела. А справа – очень тихая женщина, которая иногда сидит за столом в саду с ноутбуком и что-то пишет. Только однажды до меня донеслись оттуда звуки концерта Баха, того самого, который мы играли с Ильей. И я еле сдержалась, чтобы не побежать и не попросить выключить музыку. Правда, может быть, на самом деле я и не хотела, чтобы ее выключили. Я просто лежала в гамаке, прижимая к себе Флажолет, и ревела. Хотя все это – и Бах, и Илья – было давно. Так давно, что пора бы уже забыть.

* * *

В него я тоже влюбилась с первого звука. Это было уже в Консерватории. Он занимался по классу скрипки. На третьем курсе мы вместе играли Второй концерт Баха для скрипки, флейты и клавесина. На первой же репетиции я сразу поняла, что все, что говорила скрипка: ее волнение, и страсть, и настойчивая мольба – адресовано только мне и что я больше не одинока. Это было непривычно, странно, и я лишь робко и испуганно вздыхала в ответ…

После репетиции мы с Ильей вместе пошли в буфет пить кофе. И он повторил словами то, что уже сказали мне струны: что он уже давно обратил на меня внимание, что я самая красивая девушка и самая талантливая флейтистка на курсе и что он рад играть со мной вместе… Мне было приятно это слышать, хотя меня и удивило то, что он это говорит. Неужели он думает, что я не поняла там, в классе? Или он не понял того, что ответила ему моя флейта?