— Я просто должен разбить твое дурацкое лицо, так разбить, чтобы ты навсегда осталась уродиной.
Полностью скованная его заклятьем, Сьюзен оставалась безмятежной. Несколько секунд ее открытые зеленые глаза бессмысленно дергались в быстром сне, но это никак не было связано с угрозой.
Но сейчас были совершенно необходимы осмотрительность и сдержанность. Ариман не мог себе позволить осмелиться ударить ее. Если смерть будет должным образом организована, то маловероятно, что ее смогут счесть убийством и начать расследование. А если на трупе окажутся синяки и ушибы, то в самоубийство могут и не поверить.
— Я больше не люблю тебя, Сьюзи. Совсем не люблю тебя.
Она молчала, потому что не получила указания, что нужно сказать.
— Я предполагаю, что ты еще не звонила в полицию. Скажи мне, если это так.
— Это так.
— Ты говорила с кем-нибудь о той видеозаписи, которую показывает телевизор?
— Я говорила?
Напомнив себе, что ее ответ не был проявлением неповиновения, что именно так она была запрограммирована отвечать на вопросы, когда находилась в тайной часовне своего сознания, доктор опустил кулак и медленно разжал его.
— Скажи мне — да или нет, — говорила ли ты с кем-нибудь о той видеозаписи, которую показывает телевизор.
— Нет.
Сдержав вздох облегчения, он взял ее за руку и подвел к кровати.
— Садись, девочка.
Она села на край кровати, колени сжаты, руки спокойно лежат на коленях.
В течение нескольких минут доктор допрашивал ее, так и сяк меняя свои вопросы, которые формулировал как утверждения или команды, пока не понял, зачем она устроила западню с видеокамерой. Она искала улики против Эрика, а не против своего психиатра.
Хотя ее память вычищалась каждый раз после посещений Аримана, Сьюзен была уверена в том, что подвергается сексуальному насилию. Это и не могло быть иначе, если бы, конечно, доктор не брал губку и не обтирал ее от каждой выделенной им капли пота и страсти. Сьюзен стремилась найти конкретные свидетельства, которые подтвердили бы ее подозрения. Ариман предпочитал не оставлять ей указаний по поводу приведения себя в порядок после сношений, так как это уменьшило бы острое ощущение его властной мощи и могло поставить под угрозу сладкую иллюзию абсолютности его контроля над объектом. И драка за кусок хлеба, и кровавое убийство доставят не слишком много удовольствия, если после них потребуется вымыть шваброй стены и пол.
В конце концов он же авантюрист, а не домохозяйка.
Он владел массой методов, которые могли смягчить или направить в сторону подозрения Сьюзен. С одной стороны, он мог внушить ей, чтобы после пробуждения она просто игнорировала все признаки того, что она была с кем-то в сексуальной близости, не замечать даже самых очевидных ее признаков.
В более игривом настроении доктор мог внедрить в нее мысль о том, что ее навещает желтоглазый обитатель огнистых глубин преисподней, выбравший ее для того, чтобы подарить миру Антихриста. Для этого было достаточно заставить женщину вспомнить своего зловещего ночного любовника — его тело, покрытое грубой кожей, серный дым, валящий из ноздрей при дыхании, раздвоенный черный язык. Он был способен в буквальном смысле обратить ее жизнь в ад.
Ариману уже приходилось разыгрывать подобные штуки с другими. Играя на струнах суеверия, он стимулировал развитие серьезных случаев демонофобии — страха перед демонами и чертями, — которые разрушали жизни его пациентов. Этот спорт чрезвычайно заинтересовал его, но лишь на некоторое время. Эта фобия могла оказываться более вредоносной, чем иные, и часто стремительно приводила к полноценному хроническому психическому заболеванию и истинному безумию. И в конце концов Ариман счел, что это далеко не удовлетворительно, так как слезы безумных, обреченных на страдания, не так подбадривали, как слезы нормальных женщин, которые все еще питали надежду на восстановление своего психического здоровья.
Рассмотрев множество других вариантов, доктор решил направить подозрение Сьюзен на оставившего ее мужа. Для этой игры, которая проходила в настоящее время, Ариман мысленно составил особенно кровавый и запутанный сценарий. Как предполагалось, она должна была закончиться взрывом насилия, который станет сенсацией общенационального масштаба. Доктор никак не мог остановиться на точном плане, в котором Эрик мог сыграть роль или очевидного преступника, или жертвы.
Заставив Сьюзен сосредоточить подозрения на Эрике, а потом запретив ей высказывать его, Ариман создал мощную пружину, управлявшую психологическим напряжением. Неделя за неделей пружина сжималась все туже, и в конце концов у Сьюзен с трудом хватало сил сдерживать скрытую в ней колоссальную эмоциональную энергию. И вследствие этого, отчаявшись избавиться от этого напряжения, она принялась искать доказательства вины покинувшего ее мужа, неоспоримые доказательства, с которыми она могла бы обратиться в полицию и тем самым избежать запрещенного личного объяснения с Эриком.
В обычном случае такая ситуация не возникла бы, потому что доктор никогда не забавлялся ни с кем так долго, как со Сьюзен Джэггер. Помилуй бог, он начал давать ей наркотики и приводить в нужное состояние еще полтора года тому назад, и она являлась его пациенткой в течение шестнадцати месяцев. Обычно игра надоедала ему через шесть месяцев, иногда уже через два или три. Тогда он или вылечивал пациента, устраняя ту фобию или навязчивую идею, которую внушал ему на подготовительном этапе, таким образом подтверждая свою и без того блестящую репутацию врача, или же выдумывал смерть, достаточно красочную для того, чтобы удовлетворить столь искушенного игрока, как он. Околдованный необыкновенной красотой Сьюзен, он развлекался с ней чересчур долго, позволив ее напряжению нарастать до тех пор, пока оно не вынудило объект совершить опасное для игрока действие.
Девчонки. Они всегда приносят неприятности, рано или поздно.
Поднявшись с кровати, Ариман приказал Сьюзен тоже встать. Она повиновалась.
— Ты испортила всю мою игру, — сказал он. Теперь женщина по-настоящему раздражала его. — И я должен придумать для нее новый финал.
Он мог допросить ее, чтобы выяснить, когда мысль о видеокамере впервые пришла ей в голову, а затем дойти от того момента до настоящего времени, удалив все связанные с этим действием воспоминания. Однако в этом случае она могла бы обнаружить странные провалы в памяти о недавнем прошлом. Он мог относительно легко стереть целый участок из памяти объекта, а затем заполнить промежуток ложными воспоминаниями, которые, несмотря на то что были написаны крупными мазками и лишены деталей, казались бы совершенно убедительными. По сравнению с этим методом гораздо труднее было ловко изъять одну-единственную ниточку из широкого полотна памяти — примерно так же, как выделить тоненькую прослойку жира из куска филе-миньон, оставив при этом мясо неповрежденным. Он мог исправить ситуацию и изъять из памяти Сьюзен любые мысли и намеки на то, что он был ее мучителем, но у него не было ни времени, ни энергии, ни терпения на такую работу.