К тому же она неоднократно меняла своих поставщиков. Порой продукты для Сьюзен покупала Марти, но, как правило, она заказывала их в небольших магазинчиках, которые занимались доставкой на дом. Сейчас немногие оказывают такие услуги, даже за дополнительную плату. Хотя Сьюзен, меняя продавцов, имела дело, пожалуй, со всеми такими торговцами в городе — чему способствовала ее параноидальная уверенность в том, что кто-то подсыпает наркотики ей в пищу, — это не помогло положить конец ночным вторжениям.
В отчаянии она попыталась найти ответ в сверхъестественном. Передвижная библиотека доставляла ей книги с сенсационными повествованиями о призраках, вампирах, демонах, об изгнании нечистой силы, о черной магии и похищении людей инопланетянами.
Библиотекарь, сказать к его чести, ни разу никак не прокомментировал ее выбор, даже бровью не повел в знак своего удивления жадным пристрастием Сьюзен к этому специфическому предмету. Возможно, ему казалось, что это более здоровое чтение, нежели современная политика или сплетни о знаменитостях.
Сьюзен была буквально очарована легендой об инкубе. Этот злой дух являлся к спящим женщинам и овладевал ими, когда они видели сны.
Но очарование так и не превратилось в убеждение. Она еще не дошла до суеверия и не считала, что должна спать, положив четыре экземпляра Библии по углам кровати, или же носить ожерелье из чеснока.
В конце концов она забросила исследования сверхъестественного, поскольку из-за копания в иррациональных сферах ее агорафобия стала усиливаться. Присутствуя на пиру безумия, она, похоже, питала больную часть своей души, в которой процветал ее необъяснимый страх.
«Мерло» в бокале осталось меньше половины. Сьюзен долила его доверху.
Держа бокал в руке, она отправилась в обход по квартире, чтобы удостовериться в том, что все возможные входы накрепко закрыты.
Оба окна столовой глядели на соседнее здание, возвышавшееся поблизости от дома Сьюзен. Они были заперты. В гостиной она выключила лампы и села в кресло, потягивая вино, пока ее глаза привыкали к темноте.
Ее фобия уже усилилась до такой степени, что ей было чрезвычайно трудно смотреть на мир, залитый дневным светом, пусть даже и через окно. Но пока что ей ничего не препятствовало рассматривать ночной мир при пасмурном небе, когда в лицо ей не смотрели с бездонного неба мириады звезд. При такой погоде, как сегодня, Сьюзен никогда не упускала случая проверить себя, поскольку опасалась, что если она совсем не будет упражнять свою хрупкую храбрость, то вскоре та совсем атрофируется.
Когда предметы перед Сьюзен приобрели четкие очертания, а слабенький двигатель силы духа в ее сердце под влиянием «Мерло» заработал ровнее, она подошла к середине большого трехстворчатого окна, обращенного к океану. После непродолжительного колебания она набрала полную грудь воздуха и приподняла плиссированную штору.
Прямо перед домом расстилался променад — приморская аллея. Мокрый асфальт сверкал ледяным блеском в свете далеко отстоявших один от другого уличных фонарей. Хотя было еще не поздно, вся аллея была почти пуста — мало кому хотелось гулять в прохладный и сырой январский день. Прокатили двое молодых людей на роликовых коньках. От одного островка тени к другому, задрав хвост, скачками перебежал кот.
Редкие пальмы и уличные фонари были связаны между собой тонкими ленточками туманных испарений. Стоял штиль, ветви висели неподвижно, и потому казалось, что плавно струившийся туман был живым и в его безмолвном продвижении ощущалась потаенная угроза.
Сьюзен могла разглядеть лишь небольшую часть окутанного ночной тьмой пляжа. Тихий океан ей не был виден вообще: его закрывал барьер плотного тумана, который сейчас отодвинулся к самому побережью и сам почти слился с темнотой. Лишь изредка при случайных отблесках света перед глазами мелькала высокая серая стена, при виде которой в голову приходила мысль о вздыбившейся над берегом волне цунами, озаренной внезапной вспышкой за момент до того, как она, сотрясая землю, разобьется о набережную. А ленты, оторвавшиеся от туманного барьера, напоминали о струйках пара, поднимающихся от куска сухого льда.
Когда звезды были скрыты низкими облаками, а тьма и туман делили мир на крохотные кусочки, Сьюзен могла смотреть в окно на протяжении нескольких часов. Она ощущала себя отгороженной от своих страхов, лишь сердце билось учащенно. И внезапно возникшее у нее предчувствие не было следствием агорафобии: она вдруг ощутила, что за ней наблюдают.
С тех пор, как начались ночные посягательства, Сьюзен все больше и больше досаждал этот новый страх. Скопофобия, боязнь подглядывания.
Но в данном случае это была не просто еще одна фобия, не просто необъяснимый страх, а совершенно рациональная реакция на происходящее. Если ее насильник-фантом был реален (а он был), ему следовало время от времени держать ее дом под наблюдением, чтобы убедиться в том, что, когда он нанесет визит, она будет в одиночестве.
Тем не менее ее беспокоило появление новых наслоений поверх агорафобии. Если так пойдет дальше, то она в конце концов окажется спеленута по рукам и ногам, как египетская мумия, закрыта саваном тревожности, парализована и прекрасно забальзамирована заживо.
Променад был пустынен. Стволы пальм были недостаточно толстыми для того, чтобы спрятать человека.
Он — там.
Уже три ночи подряд на Сьюзен не нападали. И этот слишком уж человекоподобный инкуб должен был объявиться. В своих проявлениях он демонстрировал образец аккуратности в подходе к удовлетворению потребности, его поведение было столь же размеренным, как и смена лунных фаз, управляющих током крови в жилах вервольфа
[25]
.
Много раз она пыталась бодрствовать всю ночь, чтобы поймать его, когда он пробирается в квартиру. Когда она, измученная, с покрасневшими от бессонницы глазами, выдерживала до утра, он не показывался. Но в тех случаях, когда сила воли изменяла ей и она засыпала, он все же являлся. Однажды она заснула полностью одетой, сидя в кресле, а проснулась также полностью одетой, но в кровати с прилипшим к ней слабым запахом его пота и с ненавистным липким пятном его спермы в трусах. Он, казалось, каким-то шестым чувством знал, когда она спала и была беспомощна.
Он — там.
Там, где плоский пляж уходил в темноту и туман, плавно горбились несколько невысоких дюн. Наблюдатель мог скрываться за одной из них, хотя для того, чтобы остаться незамеченным, должен был лежать, вжавшись в песок.
Она чувствовала на себе его пристальный взгляд. Или ей казалось, что чувствует.
Сьюзен быстро опустила штору, закрыв окно.
Разгневанная собственной постыдной робостью, потрясенная скорее яростью и неверием в свои силы, чем страхом, уставшая от своего состояния беспомощной жертвы — состояния, которое так и не стало для нее привычным, ведь большую часть жизни она жертвой себя ни в коем случае не чувствовала, — она смертельно переживала из-за того, что не может преодолеть агорафобию и выйти наружу, промчаться по пляжу, пробежать по песчаным гребням дюн и встретиться лицом к лицу со своим мучителем или же доказать себе, что его там не было. Но у нее не хватало смелости на то, чтобы преследовать преследователя, и оставалось только прятаться в доме и ждать.