— Как вы считаете, он согласится поговорить с нами? — спросил Дасти.
— Да. Думаю, что теперь, когда прошло столько времени, он согласится. Я позвоню ему и расскажу о вас.
— Было бы хорошо, если бы вы смогли договориться с ним на этот вечер. Вероятно, завтра Чейз Глисон устроит нам встречи с бывшими учениками «Зайчика» и мы будем заняты.
— Все, что вы пытаетесь сделать, не имеет никакого смысла, — сказал Пасторе. Он глядел в окно, но, скорее, видел перед собой либо прошлое, либо будущее. — Ариман неприкосновенен.
— Посмотрим.
Даже в сером свете, с трудом пробивавшемся сквозь толстый слой пыли, покрывавший стекло, грубые келоидные рубцы на лице Пасторе выделялись безобразными красными пятнами.
Как будто ощутив взгляд Марти, владелец ранчо обернулся к ней.
— Боюсь, что я теперь буду являться вам в ночных кошмарах, мэм.
— Только не мне. Мне нравится ваше лицо, мистер Пасторе. В нем видны честность и достоинство. Кроме того, человеку, которому довелось повстречаться с Марком Ариманом, никакие другие кошмары уже не страшны.
— Вы, без сомнения, правы, — ответил Пасторе, вновь повернувшись к затухавшему за окном дню.
Дасти выключил диктофон.
— Теперь можно удалить большую часть этих шрамов, — сказал Бернардо Пасторе. — Меня уговаривали сделать еще одну операцию на челюсти. Обещали, что воссоздадут ее естественный контур. Но какая мне разница, как я выгляжу?
Ни Дасти, ни Марти не нашлись что ответить. Владельцу ранчо было не больше сорока пяти лет, ему предстояла еще долгая жизнь, но никто не мог заставить его пожелать этой жизни. Никто, и в первую очередь он сам.
* * *
Дженнифер жила менее чем в двух милях от офиса. И в хорошую, и в плохую погоду она ходила на работу и с работы пешком, так как ходьба являлась такой же неотъемлемой частью ее здорового образа жизни, как и соевый сыр, проросшие бобы и гингко билоба.
Сегодня доктор попросил ее оказать ему услугу: отогнать его автомобиль в ремонтный цех представительства фирмы «Мерседес» и оставить его там, чтобы в машине заменили масло и шины.
— Они доставят вас домой в своей разъездной машине.
— О, в этом нет необходимости, — ответила она, — я доберусь оттуда пешком.
— Но это не меньше девяти миль.
— Неужели? Это далеко!
— А что, если пойдет дождь?
— Уже передали другой прогноз. Дождь будет завтра, а не сегодня. Ну, а как же вы попадете домой?
— Я сейчас пойду к Барнсу и Ноблю, пороюсь в книгах, — принялся уверенно лгать Ариман. — Потом я договорился встретиться со знакомым, мы немного выпьем, и он отвезет меня. — Ариман посмотрел на наручные часы. — Можно заканчивать. Скажем, минут через пятнадцать. Тогда вы, даже с учетом девятимильной прогулки, окажетесь дома в обычное время. И, кстати, возьмите тридцать долларов из кассы. Тогда вы сможете, если захотите, по дороге зайти пообедать в то заведение, которое вам так нравится, — кажется, «Зеленые луга»?
— Вы самый внимательный человек из всех, кого я знаю, — благодарно отозвалась секретарша.
Пятнадцати минут было вполне достаточно для Аримана, чтобы выйти из здания через главный вход, который находился вне поля зрения мальчишек из бежевого пикапа, перейти к соседнему дому и к находившейся за ним стоянке автомобилей, где его дожидался «Шевроле-Эль-Камино» 1959 года.
* * *
Скаковые круги и паддоки
[53]
были пусты: все обитавшие в местных конюшнях лошади дожидались снежной бури в теплых стойлах.
Когда Марти оглянулась, стоя возле автомобиля, усадебный дом уже не показался ей таким необычайным и романтическим, каким выглядел, когда они только подъехали к нему. Как и многие другие архитектурные сооружения Нью-Мексико, это место на первый взгляд производило впечатление волшебного творения, будто извлеченного могучим заклинанием из недр пустыни. Но теперь покрытые патиной времени глиняные стены уже выглядели не более романтическими, чем грязь, а сам дом, казалось, не вздымался из земли, а, наоборот, оседал, погружался в почву пустыни, из которой был рожден, и вскоре должен был исчезнуть, как будто никогда не существовал, вместе с теми людьми, которые некогда знали любовь и радость в его стенах.
— Интересно, во что же мы вляпались? — задумчиво сказал Дасти. Марти вела машину прочь от ранчо. — Что же такое Ариман… кроме того, чем он кажется?
— Ты имеешь в виду его связи, этот институт, тех, кто его защищает, и причины, по которым они это делают?
— Нет. — Его голос звучал негромко и торжественно, словно он говорил о чем-то священном. — Кто он такой, этот парень, если только отказаться от самых очевидных и простых определений?
— Человеконенавистник, страдающий комплексом Нарцисса, согласно доктору Клостерману. — Но Марти сама знала, что это тоже не те слова, которые он пытался найти.
Протяженность покрытой гравием частной дороги, соединявшей ранчо с магистральным шоссе, была более мили. Сначала дорога шла по ровной, как стол, степи, а потом пробегала вверх и вниз по нескольким холмам. Под холодным суровым гипсовым небом в этот последний светлый час зимнего дня темно-зеленые заросли шалфея, казалось, были испещрены серебристыми пятнами покрытых инеем листьев. Кустики перекати-поля в этот затаивший дыхание день стояли столь же неподвижные, как и странные скальные образования, напоминавшие наполовину ушедшие в землю скелеты доисторических бегемотов.
— Если сейчас прямо из пустыни появится Ариман, — сказал Дасти, — то, интересно, полезут ли за ним тысячи послушных ему, как котята, гремучих змей, покинувших свои зимние логова?
— Не пугай меня, милый.
И все же Марти без всякого труда представила себе Аримана перед окном спальни Дайона Пасторе после стрельбы. Он стоит среди хищников, ничуть не встревоженный их появлением, словно потребовал себе почетного места в их стае и получил его. Он приник лицом к сетке и принюхивается к густому запаху крови, а у его ног, скаля страшные зубы, басовито рычат волки прерий.
Там, где гравийная дорога, перевалив через вершину холма, круто спускалась вниз, кто-то положил поперек дороги утыканную длинными шипами ленту — такими пользуются полицейские, когда не могут иным способом остановить преследуемого во время опасной для участников и окружающих погони по городским улицам. Марти увидела ее слишком поздно. Она затормозила, и в тот же миг хлопнули обе одновременно проколотые передние шины.
Рулевое колесо задергалось, пытаясь вырваться из рук Марти, а она отчаянно пыталась удержать контроль над машиной.