Дорога к несвободе. Россия, Европа, Америка - читать онлайн книгу. Автор: Тимоти Снайдер cтр.№ 7

До большевистской революции Ильин изучал право и верил в прогресс. После 1917 года все показалось возможным и дозволенным. Творимое ультралевыми беззаконие, считал Ильин, должен превзойти еще больший произвол ультраправых. Позднее, в зрелых работах, Ильин изображал беззаконие добродетелью патриотов. “Фашизм, – писал он, – есть спасительный эксцесс патриотического произвола”. Слово “произвол” всегда ненавидели российские реформаторы. Считая произвол явлением патриотическим, Ильин отвергает реформы на основе права и объявляет, что политика отныне должна следовать прихотям единоличного правителя.

Употребление Ильиным слова “спасительный” придает политике глубокий религиозный смысл. Ильин, как и другие фашисты (например, Адольф Гитлер в “Моей борьбе”), искажает в своих целях христианские концепции жертвенности и искупления. Гитлер утверждал: избавив мир от евреев, он возвратит далекого Бога. “Ныне я уверен, что действую вполне в духе Творца Всемогущего, – рассуждал Гитлер. – Борясь за уничтожение еврейства, я борюсь за дело божие”. Русское слово “спасительный” православные обычно употребляют применительно к искуплению Иисусом на Голгофе грехов верующих. Ильин имел в виду, что России необходим спаситель, который на пути к власти прольет чужую кровь и так совершит жертвоприношение. Фашистский переворот станет актом спасения, первым шагом к возвращению божественной всеобщности.

Тем, кто спасает порочный мир, следует игнорировать то, что говорил о любви сам Бог. Христос наставлял учеников: наиважнейший (после любви к Богу) закон есть любовь к ближнему. В притче о добром самарянине Иисус обращается к книге Левит 19:33–34: “Пришлец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш; люби его, как себя; ибо и вы были пришельцами в земле Египетской”. Для Ильина нет “ближних”. Личность безнравственна и преходяща, и единственная имеющая значение связь – это утраченная божественная всеобщность. И, поскольку мир несовершенен, любовь к Богу подразумевает непрерывную борьбу “с врагами дела божия на земле”. Заниматься чем угодно, кроме участия в этой войне – значит вершить зло: “Тот, кто против рыцарственной борьбы с дьяволом, тот за дьявола”. Вера означает войну: “Моя молитва как меч; мой меч как молитва”.

Поскольку мир греховен и Бог в нем отсутствует, спаситель должен явиться откуда-то вне истории. “К сильному человеку, – воображал Ильин, – власть идет сама”. В таком человеке русские признают своего спасителя и примут “волю и закон от того русского патриота, который поведет Россию к спасению, кто бы он ни был и откуда бы он ни пришел: ему наша сила, ему наша верность, ему наше свободное повиновение за совесть”. Спаситель отринет факты и окружит себя мифами. Сняв с русского народа бремя страстей, он претворит “дурную эмпирию” в единство. Вождь должен быть волевым и мужественным человеком, как Муссолини. Он “закаляется в деловом служении, волевом, мужественном, национально верном. Он одержим духом Целого, а не частным, не личным, не партийным. Он сам стоит и сам идет, потому что он политически дальнозорок и знает, что надо делать”. Русские склонятся перед “живым органом России, орудием ее национального самоспасения”.

Спаситель устраняет фактуальность, упорядочивает страсти и культивирует миф, направляя насилие против избранного им врага. Фашист презирает всякую политику “снизу” (предпочтения и интересы людей, их представления о будущем, права и т. д.). Фашизм начинается с определения не того, что в границах, а с исключения того, что вне их. Окружающий мир служит диктатору источником материала для образа врага. Ильин (вслед за нацистским правоведом Карлом Шмиттом) определял политику как “искусство узнавать и обезвреживать врага” и начал свою статью “О расчленителях России” так: “У национальной России есть враги”. Порочный мир противостоит России – единственному источнику божественной всеобщности.

У спасителя есть обязанность вести войну и право выбирать, с кем именно воевать. Ильин считал войну справедливой, если под угрозой оказывается дух народа (и так будет до тех пор, пока не будет покончено с индивидуальностью). Воевать с врагами Господа – значит демонстрировать непорочность. Воевать (а не любить) – надлежащее проявление страсти, поскольку это защищает национальный организм. В 1930-х годах румынские фашисты пели о “груди, закованной в железо” и “лилейно-белой душе”. Направляя других к кровопролитию, спаситель переключает всю сексуальную энергию России на себя и освобождает ее. Война – это “эксцесс”, мистическое соединение непорочного народного организма и нездешнего спасителя. Подлинная “страсть” – это фашистское насилие, а поднятый меч – это одновременно коленопреклонение на литургии.

“Все начинается с мистики и заканчивается политикой”, – напомнил нам поэт Шарль Пеги. Размышления Ильина о Боге, сексе и истине век спустя стали кремлевской догмой и оправданием войны с Украиной, ЕС и США.

Разрушать всегда легче, чем созидать. Ильин затруднился определить форму организации власти в возрожденной России, и нерешенные им проблемы не дают покоя нынешним российским лидерам. Главная проблема – это устойчивость российского государства. Правовые институты, допускающие смену власти, позволяют гражданам вообразить такое будущее, в котором правители приходят и уходят, а государство остается. Суть фашизма, однако, – в сакральной и вечной связи спасителя со своим народом. Фашист видит в институтах и праве порочные препятствия между вождем и народом, которые нужно обойти или смести.

Ильин пытался вообразить политическую систему России будущего, но не сумел выйти из замкнутого круга. Тогда он, решив эту проблему семантически, выдал личность спасителя за институт. Спаситель (“государь”, “глава государства”, “демократический диктатор”, “национальный диктатор” – наименования, напоминающие титулы фашистских лидеров 1920–30-х годов) должен осуществлять все исполнительные, законодательные и судебные функции, быть главнокомандующим вооруженными силами. Государство станет централизованным, а не федеративным. При этом оно не будет однопартийным, как фашистские режимы 1930-х годов: и одной партии чересчур много. России предстоит стать беспартийным государством. По Ильину, партии понадобятся лишь для того, чтобы помочь ритуализировать выборы.

Разрешить россиянам свободно голосовать, считал Ильин, подобно разрешению эмбрионам выбирать, к какому виду они желают принадлежать. Тайное голосование позволяет гражданам считать себя личностями и так утверждает порочную суть мира. Поскольку “принцип демократии есть безответственный человеческий атом”, индивидуальность должна быть преодолена политической традицией, пробуждающей и поддерживающей любовь россиян к своему спасителю. Далее, “надо отказаться от механического и арифметического понимания политики”, а также “слепой веры в количество собранных голосов и в его политическое значение”. Выборы должны стать знаком всеобщего подчинения. Голосование должно быть открытым, а бюллетени – подписаны.

Воображенное Ильиным общество – это корпоративная форма, в которой каждый индивид и каждая группа займет указанное место. Не будет различий между государством и обществом, а будет “органически-духовное единение правительства с народом и народа с правительством”. Спаситель в одиночестве воссядет на вершине, а средний класс будет повержен в прах. Собственно, средний класс потому и средний, что сквозь этот слой люди поднимаются и опускаются. Помещать его в основание пирамиды – значит оправдывать неравенство. Социальная мобильность в государстве Ильина исключена.