— Не жалуйся, тебе это нравится, — напоминает Элейн.
— Короче, — вмешивается весельчак Коннор, молчавший целых десять секунд. — Еще несколько месяцев назад Сибил сидела вот на этом самом стуле, — показывает он на меня. — Вся такая милая и очаровательная, просто прелесть какая невинная. И тут ее контракт рекордно быстро выгорел. В этом было не так уж много ее заслуги: заказчик попался до крайности заинтересованный в Эперхарте, ей оставалось только документы вовремя подсовывать. Но что-то она сделала так, потому что очень скоро босс начал ей благоволить, и Сибил задрала нос. На нас стала смотреть как на неудачников, затем построила весь офис менеджеров, а в конце концов и вовсе подсуетилась, предложила Эперхарту вместо Кайеда побыстрее пропихнуть ЮАР под один симпатичный грант… Они вместе насели на тех товарищей, и, хотя контрактик-то плевый, на полгода работы максимум, теперь она явно допущена в начальственную постель. Весь офис наблюдает за тем, как она выходит по утрам из его машины. Хотя до этого босс вроде как с модельками всякими путался…
— Коннор, тебя слишком много, — морщится Финли. — На месте Валери я бы уже сбежал.
Я действительно сижу ни жива ни мертва. Эперхарт действительно спит со своими сотрудниками. В смысле, я, конечно, поняла, что у них с Сибил что-то особенное, но если это известно всему офису, значит, и в порядке вещей. А это прямое нарушение принятой в США деловой этики. Его вчерашнее предложение перестает быть таким уж нереалистичным.
— Ты у нас нежный. Хотя… — хохочет Коннор. — Видела бы ты свое лицо, Валери, когда Эперхарт уволил Гонзалеса. Спорю, ты мечтала сквозь землю провалиться.
— А ты бы не мечтал? — восклицаю я в сердцах. — Он только-только пообещал распрощаться со всем оптическим отделом, вышвырнул полировщика зеркал, а затем и менеджера. Да я чуть свой контракт не съела с испугу.
— Поздно, — неожиданно скалится Боуи. — Ты уже продала душу дьяволу. И Эперхарт не уволит оптиков. Не такой уж он монстр. Они ему нужны. И они, в отличие от полировщика и Гонзалеса, свою работу делали.
— Вы такие ужасные, — прочувствованно произносит Элейн. — Она только пришла, а вы уже взялись ее запугивать. Пойдем, Валери, возьмем еду, а то обеденный перерыв не резиновый.
Если честно, я рада передышке, потому что информации оказывается слишком много. Но если сбежать от парней вышло, то в случае с Элейн это не работает. Мы стоим в немаленькой очереди к кассе, а она продолжает разговор, думая, что таким образом меня успокаивает.
— Не слушай Коннора. Он неплохой парень, но все, что говорит, нужно делить на три. И еще он просто обожает сплетни. И совершенно не разбирается в женской психологии. — Я застываю с чашкой салата в руках, понимая, к чему Элейн об этом заговорила. — Я заметила, как ты напряглась после того, что он сказал про Сибил. Не бойся. Из-за нее по офису девочки много шептались о сексуальных домогательствах, но ничего такого ни с кем из нас не было. Это значит, что Сибил просто, — она наклоняется ближе к моему уху и шепчет: — похотливая стерва. А Эперхарт… не дурак же отказываться от того, что само настойчиво плывет в руки.
— Говоришь так, будто дело исключительно в упорстве.
Я говорю это, а у самой мысли мечутся с бешеной скоростью. Это что вообще такое получается? Все-таки он действительно мог мне предложить секс? На полном серьезе? А ведь только вчера я убедила себя, что это была всего-навсего проверка.
— Нет, наверное. Но она реально из кожи вон лезла. Это было видно, поверь.
У меня уже горят уши от этого разговора, но, будто мало, в фуд-корте становится немного тише, и я буквально кожей улавливаю изменения в атмосфере. Даже оборачиваться не нужно, чтобы знать, что — а точнее кого — я увижу, обернувшись. Время странным образом замедляется, как в кинокадре. Напряжения все больше. Тарелка в моей руке немного трясется, прежде чем я ставлю ее на поднос. Не сдержавшись, я все-таки поворачиваюсь в сторону, откуда чувствую это странное напряжение, и сквозь декоративные вертикальные панели вижу Эперхарта, который идет мимо нас, разговаривая по телефону. Мы на мгновение встречаемся взглядами, а затем он совершенно незаинтересованно отворачивается и продолжает свой путь.
— Хотя понять Сибил можно: он действительно хорош, — говорит Элейн, запуская мир на привычной скорости.
И хоть я вслух не признаю этого, не могу для себя не признать, что он убийственно хорош. И мне куда легче жилось бы с этим, не признайся он, что выбирал меня… глазами. Я должна поверить на сто процентов в то, что это неправда, иначе работать с ним будет попросту невыносимо.
Когда мы возвращаемся за столик, я пытаюсь увести тему как можно дальше от личной жизни Эперхарта, и у меня, к счастью, есть вопрос, с этим ничуть не связанный.
— Боуи, — обращаюсь я, заранее опасаясь, что вмешается Коннор. — В научном центре я слышала обрывок разговора. Что-то о конфронтации с военными.
Боуи тяжело вздыхает.
— Это больная тема. И та самая причина, по которой мы подписываем такой жесткий контракт о неразглашении. Военные. Они ненавидят Эперхарта за то, что тот продает оборудование за рубеж. Вот ты только представь, здесь разрабатываются в числе прочего системы передачи информации, абсолютно защищенные от прослушивания. И идут они отнюдь не в Америку. Разумеется, прессинг тот еще. Поэтому мы держим в секрете все: вплоть до имен людей.
— Бедный Клинт. — Меня аж передергивает. — Я надеялась, что хоть имена можно назвать.
— Клинт — твой парень? — тут же интересуется Коннор, но как-то без огонька.
Я многозначительно поднимаю руку с кольцом.
— Жених.
— И вы отложили свадьбу на год? Или собираетесь пожениться тут?
Это тоже больная тема, поэтому я опускаю глаза.
— Мы отложили свадьбу, потому что два месяца назад у меня умерла мама. Праздновать в таких обстоятельствах нам показалось кощунственным.
— Ох, соболезную.
Я чувствую на плече утешающее прикосновение ладошки Элейн. К ней с выражениями сочувствия присоединяются и другие. Даже молчун Финли, который вдруг выдает такое, от чего мне становится сильно не по себе:
— Держись за Клинта, Валери. Семьдесят процентов обитателей острова друг другу так или иначе коллеги, а служебные романы пусть и не порицаются, как в других местах, но встречают осуждение. Надо ли говорить, какой у всех…
— Не говори это слово, — хихикает Элейн.
— Недотрах, — шепчет, прикрывшись ладонью Коннор.
Тут взрываются хохотом все — даже Боуи. Кажется, на нас смотрит весь фуд-корт! Спорю, по цвету я красная как помидор. Но спорить невозможно: я два дня тут, и все неделовые разговоры сводятся к тому, кто с кем спит.
— Короче, приезжих разбирают как горячие пирожки! — заключает Финли.
— Так, — первым спохватывается Боуи. — Раз никто не прочь поболтать, предлагаю собраться вечером и напиться. За пополнение в нашей замечательной компании. — Он указывает на меня вилкой.