В этих нескольких строках запечатлен тяжелейший час в жизни «Бича Божьего». Решение избавиться от брата, принятое Аттилой не сразу, а после многих лет соперничества и колебаний, вряд ли далось владыке гуннов слишком тяжело. Теперь же, столкнувшись с неожиданным сопротивлением под Аврелианом, ему необходимо было мудро смириться с неудачей. С неудачей, которой можно было избежать. Ради того, чтобы убрать с дороги человека, смерть которого обезглавила бы Первый Рим, сделав его легкой добычей для гуннов. О воцарившемся недавно на Босфоре храбром василевсе Маркиане гуннский царь пока что знал еще совсем немного. Галла Плацидия была всего лишь женщиной, пусть и в порфире. Западно-римский император Валентиниан – всего лишь жалким неудачником, цепляющимся за подол регентши-матери. Единственным достойным противником в борьбе за власть над миром (Персия бы от Аттилы все равно никуда не ушла, после захвата гуннским царем Первого Рима на Тибре, а там, глядишь – и Нового, Второго Рима на Босфоре) был Аэций. Ради его уничтожения «Бич Божий» не пожалел бы и десятка проигранных битв. Если это, разумеется, не привело бы к гибели всей гуннской «Великой Армии». Всего этого не должна была допустить наступающая ночь.
Современные ученые, судящие о происшедшем задним числом, с более чем 1500-летней временной дистанции, отказывают гуннскому владыке в качествах гениального полководца и дальновидного политика. Не учитывая происшедшего в те летние дни 451 г. на Лигере под стенами города Аврелиана. То, что решение Аттилы основывалось на результатах гадания, нисколько не уменьшает его важность. Для «Бича Божьего» шаманы, скачущие в летнюю жару, как царь Давид перед ковчегом, и гадающие по жилкам на костях, были тем же, что для христианских армий – священные реликвии, хоругви и иконы, сопровождавшие их много сотен лет в походах и сражениях. Если учесть, что слово «шаман» является искаженным санскритским словом «срамана» («святой»), разница покажется не столь большой…
Что происходило по другую сторону «фронта», у Аэция и Теодориха, не вполне ясно. Торисмунд, сын царя готов, вроде бы, успел принять участие (притом весьма активное) в снятии осады с Аврелиана. Вообще же контингенты и союзники противников Аттилы начали, похоже, стали собираться и готовиться к форсированию Лигера не сразу, а постепенно. Причем меньше всего спешил преследовать начавших организованное отступление гуннов Аэций со своими «римскими орлами».
Гунны, сняв осаду с чудом не доставшегося им города Аврелиана, отходили (не испытывая сильного давления со стороны преследователей) на северо-восток, сначала – в район Трикассия. Аттила не торопился. Чтобы дать всем контингентам своего разноплеменного войска успокоиться, передохнуть и вновь поверить в свои силы, оправившись после «конфузии» у стен Аврелиана. Гуннский царь якобы, проявив редкую для полководцев и властителей самоотверженность, собственноручно спас вдову, бросившуюся в реку с детьми, не дав бедняжке утонуть.
Вероятно, «Бич Божий» не преминул издать «приказ по армии» примерно следующего содержания:
Сейчас, когда нам предстоит пройти все пройденные нами земли в обратном направлении, массовое восстание местных крестьян было бы для нас крайне нежелательным, если не гибельным. Итак, не доводите их до крайности.
Через Трикассий, богатейший город епископа Лупа, гунны прошли, «не прихватив с собой и курицы» (как гласит местная легенда). Правда, сам епископ сопровождал «видимых бесов» в качестве заложника, о чем была поставлена в известность его паства. И трикассийцы понимали: если они вздумают напасть на гуннов, которых на этот раз застать врасплох не удастся, затруднив этим убийцам, грабителям и насильникам отступление, первым погибнет их епископ Луп, пресвитер Дурокаталауна.
Тем не менее, без кровавых эксцессов все-таки не обошлось. Правда, по вине не собственно гуннов, организованным отходом которых руководил сам неусыпный Аттила, а гепидов, шедших, вместе с рипуарскими франками Гундебавда, в авангарде, которому было поручено прикрыть переход через приток Секваны (нынешнюю реку Об – не путать с нашей Обью!). Царь гепидов Ардарих и Гундебавд расположились станом близ городка под названием Бролий. Они чувствовали себя во вражеской стране крайне неуютно. Тем более, что провели уже несколько месяцев среди гало-римских православных христиан, черпавших странную и необъяснимую для пришельцев силу в своей вере и почитании своих священников. Только этим можно объяснить нервозность и даже панику, охватившую сидевших на своих лихих конях гепидов при виде приближавшегося к ним крестного хода церковнослужителей во главе с диаконом Меморием. Солнечный луч отразился от золотой дароносицы в руках одного из священнослужителей. И ослепил коня находившегося среди гепидов (видимо, в качестве «ока государева») родственника Аттилы. Конь взвился на дыбы, как пораженный молнией. Гунн не смог его удержать. При виде распевавших что-то непонятное священнослужителей и диковинной для варваров церковной утвари гепиды обнажили мечи, чтобы не дать колдунам навести своими заклинаниями порчу на Ардариха или Гундебавда. Шестерых церковнослужителей они убили. Седьмой, тяжело раненный, бежал, укрывшись за стенами Трикассии.
Этот день – 7 сентября – остался в народной памяти. В честь убитого варварами Мемория, причисленного к лику Святых, Бролий был со временем переименован в Сен-Месмен. Согласно житию священномученика Мемория, он был диаконом в Трикассии. «Святой Луп (…) направил его с четырьмя товарищами к Аттиле с просьбой пощадить город (видимо, не Бролий, а Трикассий – В.А.). Аттила обезглавил Святого Мемория со товарищи». Как видим, в житийном варианте во всем виноват сам Аттила…
Так было положено кровавое начало первому крупному полевому сражению этой войны.
По пути из Аврелиана в Трикассий гунны шли с запада на восток, пройдя т. о. почти 200 км без особых помех. Вероятно, потому, что до Аврелиана успели дойти, чтобы снять с него осаду, лишь самые мобильные отряды их противников – Аэция с его германскими и прочими союзниками. Теперь «последний римлянин» стягивал все свои силы, чтобы собрать их в единый кулак. Победы, даже местного значения, вроде одержанной над гуннами под Аврелианом, всегда побуждают колеблющихся присоединиться к стану победителей. Немало местных жителей, способных носить оружие и бежавших от гуннов в лигерские леса, теперь вышло из-под их спасительной сени. Вливаясь в армию Аэция, они усиливали ее день ото дня.
Под Трикассием гунны, оказавшись на открытой местности, попали в невыгодное для себя положение. Салические франки, союзники западных римлян, не желавшие позволить ускользнуть вражебной им партии рипуарских франков во главе с Гундебавдом, решили воспользоваться представившейся им возможностью отомстить своим недругам, рассчитавшись с ними раз и навсегда. Поэтому, когда Аттила, переправившись через Секвану, повернул на северо-запад, настал час битвы. Аттила все еще не хотел принимать боя, стремясь достичь своего лагеря в районе Мавриака (современного Ла Шепп). Любезно указанного ему епископом Каталауна земляного укрепления, опоясенного рвом и валом. Места хранения добычи, обоза и пребывния больных и раненых. Окруженного на подступах бескрайними Каталаунскими полями. Представлявшими собой идеальное для гуннов поле битвы (надежная защита для обоза, свобода маневра для конницы – главной силы гуннского войска). Поэтому «Бич Божий» предоставил честь отразить первое нападения «римских» салических франков на фланг его «Великой Армии» не самим гуннам, а гепидам и рипуарским франкам. Сошедшиеся в чистом поле давние противники сражались с такой яростью, что дело оказалось весьма жарким. Дав Аттиле предощущение того, что его ожидает. По самым скромным оценкам (данным Иорданом) в схватке между «римскими» салическими франками и «гуннскими» гепидами число одних только убитых составило 15 000. Другие источники сообщают о безвозвратных потерях обеих сторон порядка 90 000 человек (что, по нашему скромному мнению, говорит скорее в пользу достоверности сведений, приведенных Иорданом и теми, чьи данные он использовал).