Дело было в 425 или 426 г. п. Р.Х. Римляне уже тогда вовсю использовали вполне современную «дипломатию умиротворения». Жаль, что мы так мало знаем сегодня об Эсле. Вероятно, этот незаурядный человек имел особый подход к грозному гуннскому владыке. Видимо, он сумел настолько войти к нему в доверие, что даже имел от Ругилы полномочия передавать римлянам его предостережения, указания и угрозы. Иитересный был, наверно, человек, недюжинного ума и завидной ловкости…
Но даже самые изощренные дипломаты порой попадают в ситуации, в которых не имеют ни малейших шансов на успех. Миссия Эслы оказалась, очевидно, не такой успешной, как ожидалось. Римляне выдали гуннам не всех перебежчиков. Причем процесс выдачи даже этих немногих затянулся. Да и кто будет охотно выдавать врагу тех, кому предоставил убежище? Особенно, хорошо зная участь возвращенных перебежчиков в любой стране мира. Аналогичная ситуация с перебежчиками, кстати, сложилась в свое время у предков гуннов Ругилы в отношениях с Китаем. Короче говоря, Ругила выступил в поход на Новый Рим, не слушая советов рассудительного Эслы. Поскольку Эсла не сумел помочь на этот раз Второму Риму, пришлось вмешаться самому Богу-Отцу.
Упомянутый выше восточно-римский император-автократор (т.е. самодержец) Феодосий II Младший был прозван за красивый почерк «Каллиграфом» и причислен впоследствии к лику святых. Сын первого восточно-римского императора Аркадия и внук последнего правителя объединенной Римской империи Феодосия I Великого, «Каллиграф» был образованным, культурным, просвещенным человеком, на дух не выносившим язычников. Он даже повелел сжечь в 426 г. языческое святилище Зевса в Олимпии, торчавшее там надгробным памятником Олимпийским играм (запрещенным еще дедом Феодосия в 391 г. вследствие сугубо языческого характера этих игр, напоминавших вдобавок эллинам о временах греческой свободы и независимости – в т.ч. от римской власти). Но «Каллиграф» явно не относился к числу сильных личностей на константинопольском престоле. Сначала за слабого василевса правил его префект претория, т.е. премьер-министр, Анфимий (распорядившийся, ввиду обострившейся внешней угрозы, обнести Второй Рим новыми, мощными стенами, частично сохранившимися, под названием «стен Феодосия», до сих пор), затем – сестра автократора, Пульхерия, и, наконец, его супруга – красавица Элия Евдок(с)ия, дочь римского полководца германского (а именно – франкского) происхождения Флавия Бавтона. Эта Евдокия, женщина острого ума, полностью отдавала себе отчет в том, что у ее благоверного Феодосия крайне мало шансов на победу над Ругилой. Поэтому императрица (по-латыни), или василисса (говоря по-гречески) поверглась в сокрушении к стопам Всевышнего, истово воссылая к Нему слезные мольбы о спасении вверенной ей (и ее венценосному супругу) христианской империи. И молитва василиссы не осталась неуслышанной.
Когда Ругила, повелитель «скифских» полчищ, перейдя, во главе многочисленного войска жаждущих крови и добычи яростных кочевников, Данубий-Истр, стал грабить и опустошать римскую Фракию, возникла непосредственная угроза метрополии восточной половины Римской «мировой» империи – Константинополю. Судя по всему, царь «видимых бесов» намеревался с налета захватить и разграбить «царственный город» на Босфоре. Но, прежде чем свирепый варвар смог осуществить свое намерение, христианский Бог обрушил на не верующих в Него гуннов с неба гром и молнию, сразившие Ругилу и уничтожившие гуннское войско. Гуннская угроза была отведена от Рима на Босфоре не силой земного оружия, но Божией грозой.
Так, во всяком случае, утверждают восточно-римские авторы «Церковной истории» Сократ Схоластик, Созомен и Феодорит Кирский. Разумеется, не обязательно воспринимать их слова буквально. Но, с учетом немалой склонности гуннов к суевериям и вере во всяческие небесные знамения (характерной, кстати говоря, и для многих других кочевых народов – вплоть до монголо-татар Чингисхана), вполне можно допустить, скажем, следующее. Сильная гроза и абсолютно не исключенный удар молнии в шатер Ругилы, либо какое-то иное дурное предзнаменование, напугавшее гуннов, побудило их отступить или даже рассеяться в паническом бегстве. Иные историки утверждают, что гуннское войско было уничтожено внезапно поразившей степняков чумой (как выражались тогда – «моровым поветрием» или «моровой язвой»). Как бы то ни было, погиб ли царь гуннов Ругила-Роас «от поражения молнией» или от других причин, но он переселился в мир иной в 434 г., так и не взяв Второго Рима на Босфоре. Вскоре после смерти Роаса исчезли со страниц летописей и какие-либо упоминания о братьях гуннского царя. Как об Октаре (погибшем, согласно некоторым источникам, в 436 г. во время похода на германцев-бургундов), так и о Мундзуке (Мундиухе). Однако же племянник очень вовремя пришибленного громом (?) Роаса-Ругилы, сын гуннского князя Мундзука, не только остался в живых, но в скором времени заставил говорить о себе и в очередной раз содрогнуться всю тогдашнюю Ойкумену. Племянника звали Аттила.
II. Часть Вторая.
Откуда же они пришли, никто не знал
1. «Омерзительное потомство»
Только занявшись вплотную изучением вопросов, связанных с происхождением этнонима «гунны» и самих гуннов, автор этой книги начал понимать, почему десятки высокоодаренных ученых посвятили целую жизнь, полную напряженной работы, разрешению данной проблемы, и почему она, тем не менее, до сих пор не решена.
Гунны – народ, возможно, самый известный в мире, благодаря сыгранной ими всемирно-исторической роли (вряд ли найдется на Земле человек, не слышавший о гуннах когда-либо в какой-либо связи!) -, при ближайшем рассмотрении оказываются самым неизвестным из народов. Поскольку, судя по всему, сами «видимые бесы» вряд ли знали, кем они были, на чьем языке говорили, по каким обычаям погребали своих мертвецов. И уж тем более – откуда они пришли и куда вершили свой путь. Даже отдельно взятый гунн, вследствие склонности своей матери к перемещению с места на место, не знал, где он впервые узрел свет этого мира. А у произведенных им на свет детей не было шансов разыскать могилу своего отца. Даже появись у них подобное желание…
Начав наше литературное расследование с рассмотрения письменных свидетельств, мы будем, как, наверное, и все до нас, заинтригованы историей происхождения и появления в Европе гуннов (уже вкратце упоминавшейся нами выше). Историей, рассказанной современникам и потомству уже знакомым нам, получившим римское образование, готским (а если быть точней – гото-аланским, ибо отцом его, возможно, был алан, а матерью – готка) историком Иорданом в «Гетике». Обратимся же к этой истории еще раз, рассмотрев ее в более развернутом варианте. С учетом разных вариантов перевода. И несколько подробнее. История эта сводится к следующему.
Царь готов Филимер, «сын великого Гадариха, после выхода с острова Скандзы, пятым по порядку держа власть над гетами» (т.е. пятый по счету правитель готов после их переправы со Скандинавского полуострова на европейский материк), вступил со своим народом в скифские (в данном случае – аланские) земли. «Там он обнаружил среди своего племени (вариант: среди «этого», т. е. «скифского», племени; вообще-то готский царь должен был знать, так сказать, «по должности», что творится в его собственном племени, и до переселения в скифские земли – В.А.) несколько женщин-колдуний, которых он сам на своем родном языке (лат. patrio sermone) называл алиарунами (haljarunae). Сочтя их подозрительными и опасаясь, что они могут причинить вред ему и его людям, он прогнал их далеко от своего войска и, обратив их таким образом в бегство, принудил блуждать в пустыне. Когда их, бродящих по бесплодным пространствам, узрели нечистые духи, то в их объятиях соитием смешались с ними и произвели то омерзительное потомство (вариант: свирепейшее племя – В.А.), которое жило сначала среди болот, – малорослое, отвратительное и сухопарое, понятное как некий род людей только в том смысле, что обнаруживало подобие человеческой речи» («Гетика»). Вот эти-то гунны, созданные от такого корня, и подступили к границам готов. Возникший таким образом свирепый гуннский род, как сообщает историк Приск, расселившись на дальнем берегу Меотийского озера, не зная никакого другого дела, кроме охоты, если не считать того, что он, увеличившись до размеров племени, стал тревожить покой соседних племен и народов коварством и грабежами. Охотники гуннского племени, выискивая однажды, как обычно, дичь на берегу внутренней Меотиды, заметили, что вдруг перед ними появился олень (в другом, упомянутом в начале нашей книги, варианте: лань), вошел в озеро и, то ступая вперед, то приостанавливаясь, представлялся указующим путь. Последовав за ним, охотники пешим ходом перешли Меотийское озеро (Азовское море – В.А.), которое до сих пор считали непереходимым, как море. Лишь только перед ними, ничего не ведающими, показалась скифская земля, олень (лань) исчез(ла).