Мне было страшно, ему наверняка тоже.
— Погоди, может, не будем…
Игорь так посмотрел, что отговаривать пропала охота. Он взялся за крышку гроба, под которой оказалась какая-то накидка, прикрывающая тело. Я хотел отвернуться, но продолжал смотреть. Ожидал вони, смрада, трупного запаха — и не дождался. А ведь он должен быть, потому что месяц прошёл. В памяти всплыли какие-то статьи и передачи, в которых говорилось о проблеме кладбищ: тела перестали разлагаться из-за обилия консервантов в еде. Выкапывают покойника через тридцать лет, а он как огурчик.
— Лицо открывать не буду, вдруг ещё сниться начнёт, — сказал Игорь сиплым голосом. — Опусти фонарь ниже.
Он отвёл в стороны складки ткани (его просто колотило), показались сложенные на груди крупные серовато-бледные кисти рук. На среднем пальце тускло поблёскивал перстень, тот самый, с чёрным камнем.
— Перчатки дай… там, в рюкзаке. И телефон… заснять надо.
— Спятил?
— Ничего не спятил. Как доказательство сохраню на всякий случай.
Я подал резиновые жёлтые перчатки, в которых моют посуду, Игорь надел их и после секундного колебания решительно потянул кольцо, придерживая руку покойницы. Перстень не поддавался.
«А если не снимется?» — запаниковал я.
— Не снимается, чёрт, палец распух, — пропыхтел Макаркин. — Придётся резать… Глеб, дай нож.
— Что? С ума сошёл?! — Я мгновенно взмок под рубашкой. За спиной почудились шорохи, казалось, что чей-то взгляд буравит мне затылок.
— Тогда помоги, чего время тянешь.
Я спустился в яму, бормоча проклятья. Второй пары перчаток Макаркин не припас, и ради гигиены пришлось обхватить запястье покойницы через накидку. Игорь крепко сжал перстень и дёрнул. От рывка сбилась ткань, накрывающая лицо усопшей, я вскрикнул и зажмурился: на меня уставились два мёртвых тусклых глаза на изрытом морщинами лице.
— Она смотрит!
— Тише ты, чего орёшь? Кто смотрит?
Тёмные веки покойной были плотно закрыты. Показалось…
— Всё равно не снимается. — Игорь скривился, сплюнул. — Вылезай и подай нож.
…Через несколько минут я вытянул Макаркина из ямы. Он показал перстень на ладони, удовлетворённо улыбнулся:
— Всё окей. Палец назад приставил, как и было.
Мы торопливо закидали яму землёй, не тратя время на разговоры, установили на место деревянный крест и постарались привести могилу в прежнее состояние.
Стало светать. Игорь погасил фонарь и придирчиво осмотрел холмик, поправил его лопатой. Дело было сделано, он успокоился и повеселел. Сорвал несколько стебельков каких-то синих полевых цветов, растущих у дороги, воткнул возле венков.
— Прости, если можешь, Клавдия Фёдоровна.
Глава 3. Друг мой Игорь
Макаркин надел кольцо на палец и удивился:
— Думал, что мало будет, а оно как влитое. Что за камень, ты не знаешь?
— Агат, наверно… тебе идёт, — покосился я. Перстень сделал его руку красивой, даже изящной.
— Голова чего-то трещит, — поморщился Игорь. Прицелился камерой, щёлкнул несколько раз и отправил кому-то снимки.
Телефон зазвонил почти сразу, и друг ответил, довольно улыбаясь и предвкушая похвалу:
— Задание выполнено, шеф!
На том конце разразились руганью:
— Болван! Немедленно сними кольцо! У него должен быть один хозяин!
«Шеф» так орал, что мне было прекрасно слышно каждое слово.
— Да ладно, ладно… — Макаркин стянул перстень, убрал в карман рубашки и застегнул на пуговку. — Снял, не волнуйтесь.
— Как всё прошло? Вас никто не видел? — немного успокоился Николай.
— Нормально управились. Никто не видел, здесь безлюдно, как в пустыне.
— Не задерживайся, одна нога здесь, другая там. Кольцом не свети и на лапу не надевай. Жду.
Игорь покраснел и сбросил звонок.
— Раскомандовался… Подождёшь, не пожар. — Зевнул, широко раскрыв рот, и добавил: — Спать охота! Глеб, давай отдохнём немного, а?
Я согласился, потому что тоже устал. Всё тело ныло, и разболелась голова. Свернул с трассы в лесок, выбрал тенистое местечко. Игорь решил лечь под соснами, уверяя, что на воздухе сон слаще. Расстелил на опавшей хвое старое покрывало из багажника, а я расположился в машине, открыв ради прохлады окна. Не помню, как уснул. Вроде только глаза закрыл — и провалился в темноту.
…Я снова раскапываю могилу, отбрасываю землю и глину в сторону; тёмный массивный крест возвышается надо мной растопыркой. С овальной фотографии на меня смотрит молодая Клавдия Фёдоровна. Подобранные сзади тёмные волосы, полные губы, голубые глаза, брошка приколота у воротника под горлом — Мельникова когда-то была красавицей.
Чёрный ворон сидит на кресте, косит любопытным глазом.
— Кыш! Пошёл вон! — намахиваюсь я.
Ворон каркает, разевая клюв, но не улетает. Пёс с тобой, сиди.
Вот и гроб… Я вытаскиваю гвозди и снимаю крышку. Почему-то совсем не страшно, а просто любопытно.
Она и в самом деле очень красива. Бледное тонкое лицо, венчик каких-то цветочков на голове, белое платье до щиколоток, наверняка свадебное. Очень жаль, умерла такой молодой. Оборвалась жизнь… почему, зачем? Как же это несправедливо! Тонкие руки сложены на груди, и перстень с тёмным камнем блестит на пальце.
Я осторожно беру руку покойницы, удивляясь, какая она мягкая, будто у живой. Снять кольцо — пара пустяков, вот оно у меня на ладони, тяжёленькое, тёплое.
— Ой, плохо, плохо, Глебушка! Что наделали-то, что наделали…
От неожиданности я шарахаюсь в сторону и через пелену тумана вижу, что в гробу сидит Клавдия.
— Беда будет, отдай кольцо Анке.
Я заорал и проснулся в поту, сердце колотилось как отбойный молоток: ух-ух-ух… Сколько же мы спали? Протёр глаза, нашарил телефон. Было почти двенадцать часов. Во рту сухо, язык как наждачная бумага. Я отпил несколько глотков воды из бутылки и выбрался наружу.
— Игорь, подъём!
На сбившемся покрывале лежала сосновая шишка, а вот Игоря не было. Я не удивился: он мог отойти по нужде, мне и самому надо, кстати. Прошло минут десять или пятнадцать, а Макаркин всё не появлялся.
— Игорь, ты где?!
Я насторожился, ожидая, что сейчас мелькнёт между стволов клетчатая рубашка и раздадутся мягкие шаги, но ничего не уловил, кроме щебета птиц и гула машин с трассы. Достал смартфон и набрал номер Игоря (тот почти не расставался с гаджетом) и с разочарованием услышал знакомый звонок: всё-таки иногда расставался!
— Ну Макаркин, получишь ты у меня!