Красная каббала - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Климов cтр.№ 184

В СССР строжайше преследуется законом антисемитизм, как явление, глубоко враждебное Советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью.

И. Сталин

12 января 1931 г.

Впервые опубликовано в газете «Правда» № 329,30 ноября 1936 г.

Вместо послесловия. Как убили моего мужа. Воспоминания М.В. Меньшиковой

Тихо и скромно жили мы в Валдае. Наш достаток, плод долговременного, неустанного труда мужа, исчез как дым. Мы стали почти нищими. Все заработанное мужем отняли, отняли и все, что он мог бы еще заработать, так как перестали печатать, написанное им.

Трудно было сводить концы с концами. Моя мама переселилась к нам, чтобы помочь нам, приглядывая за нашими малолетними детьми. Она ежедневно занималась с ними, разделяя труд преподавания с мужем. Детей у меня было шестеро, мал-мала меньше, и я ожидала седьмого. Муж учил их, гулял с ними и ходил на службу. Я хлопотала о пропитании семьи, стряпала, хозяйничала. Все возрастающая дороговизна и угроза голода тревожили меня из-за бедных ребятишек. Мы уже поговаривали о переселении в Саратовскую губернию, в уездный городок, где, как нам писали, все же легче было прокормиться бедным людям.

О, если бы мы успели осуществить это намерение. Но вот неожиданно, негаданно, 1 сентября, в субботу, в половине восьмого утра к нам вторгаются четыре солдата и один штатский. Не предъявляя никакого ордера, они спрашивают прислугу – дома ли товарищ М.

Прислуга отвечала: «Дома. Они у себя наверху. Я пойду доложу».

Но они удержали ее, говоря, что сами пойдут наверх. Услыхав это, старшая дочь моя, десятилетняя Лида, прошмыгнула наверх раньше их. Муж стоял у умывальника и мылся. Встревоженная Лида сказала ему: «Папа, к тебе солдаты». Я тоже была наверху. Солдаты вошли.

– Вы товарищ Меньшиков?

– Да.

– Товарищ Меньшиков, мы должны у вас сделать обыск.

– Пожалуйста.

Товарищи принялись за дело, рылись в комоде, перебирая всякую мелочь. Увидав авторский значок, старший солдат сказал:

– Это монархический значок.

Я не утерпела и сказала ему:

– А у вас что это болтается, скажите, пожалуйста.

– Это? Это тоже монархический значок.

– Ну вот видите. Вы его еще носите, а у нас он только лежит в комоде.

Перевернув все вверх дном, они добрались до старенького кортика, который муж бережно хранил в память своей юности и морской службы.

– Почему кортик не был сдан своевременно?

Муж поспешил отыскать и предъявить им квитанцию о своевременной сдаче оружия. Кортик же этот ему разрешили оставить на память по его просьбе.

Из чемодана вытащили все старые дневники мужа, пачку писем и вырезки из «Нового времени». Покончив с обыском, гости заявили:

– Товарищ Меньшиков, мы должны вас арестовать. Эти слова поразили меня как громом. За что? Что он сделал? Что они нашли? Разве можно так ни с того, ни с сего уводить из дома мирного обывателя, ни с чем с подозрительным не уличенного. Так нельзя…

Я еще не верила своим ушам. Дети тоже испугались, стали плакать и просить солдат, чтобы отца не уводили.

Муж старался нас успокоить, но это было нелегко. Не зная, что сказать им, я бросилась на колени перед этими сильными мира. Я дрожала и рыдала и как могла умоляла их не уводить мужа, оставить его с нами.

Старший солдат сказал, мне:

– Вы культурная дама и так поступаете.

Я сказала, рыдая:

– При чем тут культура! У детей хотят отнять отца, у меня – мужа.

Дети заплакали еще сильнее, и, вероятно, чтобы успокоить нас, этот человек сказал, что после допроса мужа освободят. Мы поверили, но продолжали плакать. Обидно было нестерпимо.

Человек сидел у себя дома, безропотно перенес и то, что у него отняли состояние, и то, что его лишили работы, которая была его жизнью. Все это он перенес не возмущаясь, ни в каких заговорах или попытках восстановить старое не участвовал, учил своих детей. Никого он не трогал, никого не проклинал, подчинялся всем декретам, приспособлялся к новой жизни, и вот ни за что уводят куда-то, обижают его и нас.

Мужу разрешили одеться и выпить стакан чаю. После этого он простился с нами, перекрестил каждого из нас и, окруженный вооруженной стражей, вышел из родного дома навсегда.

Тут мы еще больше почувствовали горе, обиду и любовь к нему. Все рыдали: моя мама, я, няня, дети и прислуга. Горе ведь обрушилось так неожиданно… Его увели в тюрьму, где сидело уже много валдайских купцов, взятых заложниками.

Я оставила плачущих детей с мамой и, чувствуя, что что-то надо делать, не теряя ни минуты, надо помогать ему, надо найти заступников, бросилась к знакомым Птицыным за советом. Молодой сын Птицыной был арестован в эту же ночь, но наутро его уже выпустили на поруки. Может быть, освободят и мужа или хоть разрешат мне свидание с ним. Он сам лучше что-нибудь придумает, научит меня, что делать.

Птицыны советовали мне не просить свидания с мужем сегодня же, а пойти туда лучше в воскресенье. Но когда в воскресенье я пошла просить о пропуске в тюрьму, мне сказали, что разрешить свидание нельзя. Нет служащих, от которых это зависит. Притом власть вчерашних распорядителей уже и прекращается, так как в Валдай прибыл Главный Военный Полевой Штаб.

Вернувшись домой ни с чем, я поспешила послать мужу его спальный прибор, хлеба, яиц и записку, которую ему и доставили, несмотря на все затруднения. В понедельник утром я пошла со старшими детьми Лидочкой и Гришей в Главный Военный Полевой Штаб, помещавшийся на Торговой улице в доме Ковалева. Мы стали читать надписи на стенах этого дома «Комендант», «Комиссар», «Председатель Главного Штаба». Войдя, наконец, в указанную нам комнату, мы увидели там за столом только несколько молодых людей. Один из них занимал место Председателя. Я заметила у него на пальце чудный бриллиантовый перстень.

Я стала просить у него пропуска для свидания с мужем, я все-таки не надеялась на то, что свидание наше состоится и что он укажет мне пути, назовет кого-нибудь, кто мог бы его защитить. Сама я решительно не знала, что делать, только с мукой чувствовала, что время дорого, что нельзя терять ни минуты.

Молодой человек, выслушав мою просьбу, спросил меня:

– Как ваша фамилия?

– Меньшикова, – был мой ответ.

Тогда он понизил голос и как бы по секрету пробормотал:

– Я хорошо знаю вашего мужа, мои родители были близко знакомы с ним.

Обрадованная, я спросила:

– Как ваша фамилия?

Он шепнул еще тише: «Князь Долгоруков. Но прошу Вас никому не говорить этого».

Сдерживая свою радость и чтобы не выдать его перед другими сидящими в этой комнате, я шепотом сказала: «Хорошо».