Рассказы про Россию. 1861—1922 - читать онлайн книгу. Автор: Мариэтта Чудакова cтр.№ 22

…Да, сыграли свою роль необыкновенные, можно смело сказать – уникальные в нашей стране свойства его личности, прежде всего – нечеловеческая целеустремленность. Нечеловеческая – то есть целеустремленность не человека, а пули, которая летит к цели, не замечая ничего живого вокруг.

Но не меньшую, если не большую роль сыграло иное: те, кто пытался противостоять Ленину и большевикам, не сумели предложить российскому большинству привлекательной идеологии.

Люди, составлявшие Временное правительство, продолжали говорить о войне до победного конца. А толпы – и солдаты, и штатские – уже, увы, просто не могли этого больше слышать.

Крестьяне хотели мира – и земли.

Именно это и предложил им Ленин.

Неискушенные в хитросплетениях политики, люди ведь не предполагали, что, завершая одну войну, Ленин давно решил втравить их в другую, гораздо более ужасную, – где брат пойдет с ружьем на брата, сын – на отца…

Декрет о мире, прочитанный Лениным на открывшемся вечером 25 октября II съезде Советов и 28 октября напечатанный в газетах, засвидетельствовал готовность России в одностороннем порядке выйти из войны.

И все-таки.

В Петрограде было 50 тысяч офицеров. Историки полагают – им ничего не стоило разметать неорганизованные толпы вооруженных людей. Почему офицеры остались дома в роковые часы истории отечества?!

Ответ, пожалуй, один: они не поняли, что бьют именно роковые часы.

Самый важный для подавляющего большинства российского населения – крестьянства – Декрет был оглашен лично Лениным в ночь на 26 октября.

Переняв (а проще сказать, присвоив) программу эсеров, самой популярной партии в крестьянской среде, Ленин обещал крестьянам землю:

«…Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа».

Помещичьи имения, монастырские и церковные земли переходили в распоряжение Советов крестьянских депутатов – до Учредительного собрания.

А вот досталась ли русским крестьянам обещанная земля – другой вопрос.

Один из пунктов Декрета ясно показывал, насколько мало собирался Ленин и его преемники считаться с тем, что сами же они людям обещали: «Формы пользования землей должны быть совершенно свободны…»

Это и называется демагогией – когда политики дают любые привлекательные для людей обещания, при этом совершенно не собираясь их выполнять.

Ленин прекрасно знал, что в той России, которую он предполагал построить на развалинах нынешней, «формы пользования землей» отнюдь не будут свободными. Земля отнималась у помещиков, монастырей и церквей, обращалась из частной во всенародную – точнее же, государственную собственность. Она переходила в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов… Крестьяне, конечно, не сразу расчухали, что земли им не видать. Поэтому Декрет о земле (вслед за Декретом о мире) сумел сыграть свою огромную роль в острый момент истории России – он привел крестьян под знамена большевиков.

Начались погромы помещичьих имений.

Через двенадцать лет после крестьянских бунтов 1900-х годов, когда бунтари жгли усадьбы, но не трогали владельцев, картина была совсем другая… Теперь владельцев усадеб выкидывали из окон их наследственных домов, жгли и убивали.

«В разгромной волне, начавшейся весной 1917 г. и не остановившейся осенью, исчезли все сколько-нибудь развитые формы аграрного капитализма, в том числе и многие культурные хозяйства, имевшие большую культурную ценность. Погибали богатейшие библиотеки, собрания произведений искусства, особенно живописи и скульптуры» (Данилов В. П.).

Маяковский в одном из своих сочинений этих лет сохранил сказанные ему в те дни тихим голосом слова Александра Блока: «…сожгли… // у меня… // библиотеку в усадьбе…»

Усадьба Пушкина в Михайловском сожжена русскими крестьянами в феврале 1918 года.

27 октября 1917 года был издан Декрет о печати. Этим декретом запрещалась в России так называемая буржуазная пресса. А другой в России, где издавалось около двух тысяч газет и журналов, практически и не было. Декрет лицемерно (как очень скоро уяснилось) утверждал:

«Как только новый порядок упрочится – всякие административные воздействия на печать будут прекращены, для нее будет установлена полная свобода в пределах ответственности перед судом, согласно самому широкому и прогрессивному в этом отношении закону».

(В последующие десять-пятнадцать лет «новый порядок» явно упрочился – путем насилия. Но в этих обстоятельствах «административные воздействия на печать» только усиливались.)

Закрытию подлежали газеты и журналы, «сеющие смуту путем явно клеветнического извращения фактов».

…Я думаю, даже если читателю этих страниц только девять-десять лет, он все равно неглуп и понимает, как легко в условиях вооруженной диктатуры (то есть насилия одних людей, вооруженных, над другими – безоружными) обвинить любого редактора или автора в «извращении фактов» – для этого достаточно, чтобы приведенные в статье факты не понравились власти.

Литераторы России приняли это предостережение к сведению. И литература стала так или иначе приспосабливаться к новым условиям.

Но любое приспособление к власти – запомните это на всю свою, надеюсь, очень долгую жизнь, мои юные читатели! – губит литературу. Потому что литература так уж устроена: она может быть только свободной. Другая – никому не нужна. А любые попытки приспособиться мешают свободному развитию замысла поэта или писателя. И значит – противопоказаны искусству.

Декрет о печати переломил развитие русской литературы. Она потеряла важнейшее условие своего существования – независимость.

А теперь скажите-ка, мои умные читатели (обращаюсь к умным, поскольку уверена, что ленивые умом – а таких немало, и им грозит, что они из-за лености ума никогда не поумнеют! – эту книжку не читают), когда же было выполнено обещание Ленина и в Россию вернулась «полная свобода» печати? Ась?

Он ведь обещал – громогласно всему народу России – «как только новый порядок упрочится…»? Ну вот 1950-е годы (в конце их я как раз начинала печататься и прекрасно помню весьма сложные условия печатания), 60-е, 70-е… Что, «новый порядок», то есть так называемая советская власть, так и не упрочился, что ли? Почему во дворе цензурного управления в Китайгородском проезде в начале 80-х годов, незадолго до Горбачева и перестройки, мешками сжигали верстки не допущенных цензурой к печати книг и статей? Это чистая правда – мне рассказывал тот, кто этим сам занимался! Сжигали – потому что верстки запрещенных цензурой произведений даже не принимали на хранение в архивы!