Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех - читать онлайн книгу. Автор: Франко Нембрини cтр.№ 101

Страница

Данте, таким образом, говорит нам: проблема — в правильном использовании разума; не нужно ограничивать разум, потому что разум по своей природе стремится к утверждению реальности во всех ее проявлениях, а следовательно, стремится дойти до самой сути, до той крайней точки, где он вынужден признать, что существует еще что-то, неподвластное восприятию нашими органами чувств. Вера — это «довод», отправная точка, запускающая наш мыслительный процесс, но в то же время вера — это «основа», конечная точка, «она процветает в крайней точке движения разума» ^[237], она — последнее основание всего.

[Апостол Петр отвечает: если бы то, чему учат на земле, все бы понимали так, если бы этому учили в школе, если бы все так рассуждали, тогда, конечно, «софисты ухищрялись бы напрасно» — не было бы места для софистов, для тех, кто голову людей забивает всякой чушью, и мир был бы куда лучше. Здесь, мне кажется, наступает ключевой момент.]

[После этой речи апостол Петр прибавил: «Молодец, Данте, ты хорошо сказал, ты дал ясное определение „веса“ (значения) и „сплава“ (природы) этой „монеты“ (веры); а теперь скажи, есть ли она у тебя? В твоем кармане есть ли эта монета? Имеешь ли ты веру?»]

Третий вопрос и третий ответ. [Да! У меня есть вера. Она как круглая блестящая монета, только что отчеканенная, «и я не усомнюсь в ее чекане», она так блестит, что не может быть и тени сомнения.]

Ни скепсис, ни цинизм, никакие вопросы не могут поколебать мою уверенность. Пусть я слаб и живу неправильно, пусть не соответствую чему-то, но я следую за Истиной, живу ради нее, и видел Истину — этого у меня не отнимешь. Это у меня есть, это — мой опыт.

Если бы я сейчас умер и через тридцать секунд предстал перед апостолом Петром и он спросил бы меня: «Как раз об этом мы и говорили, есть ли у тебя вера?» — не знаю, смог ли бы я ответить «да, есть» «я не усомнюсь в ее чекане, нет во мне никаких сомнений, ничто меня не смущает». А Данте отвечает именно так, с потрясающей уверенностью. А ведь он знает, что путь еще длинный, что он только движется к познанию, любви, надежде. И ведь он прав, нет в этом ни зазнайства, ни хвастовства. Он не говорит: «Все, я уже дошел до конца, и истина у меня в кармане». Напротив, можно, наверное, сказать, что это я у истины в кармане, она пошла навстречу мне, захватила меня целиком. Я проживаю истину, как умею, но ни на йоту не отступлю в своем понимании того, что видел и прожил.

Четвертый вопрос. [«Этот бисер» (итальянское слово «gioia» обозначает драгоценность или монету, и в то же время оно значит радость. В обоих этих смыслах следовало бы рассматривать его в этих стихах), эту радость, что «всех дороже, рождающую все добрые дела, где ты обрел?».]

Какое восхитительное определение веры, веры как опыта: счастье, радость. В этом нужно как следует разобраться. Вопрос нашей жизни: насколько мы счастливы, как происходит исполнение времен, как мы становимся большими и укрепляемся в этом счастье?

Я часто об этом вспоминаю, когда беседую с родителями своих учеников, когда разговариваю о школе. И всегда в этот момент цитирую из Второзакония самые простые и ясные слова о воспитании, которые я где-либо встречал.

Когда сын твой в определенном возрасте спросит: «Прости, папа, но почему я должен делать, как ты говоришь? Почему я должен слушать эти советы и предписания, соблюдать эти постановления и ценности? В общем, почему я должен идти за тобой? Назови мне причину, по которой я должен поступать так, как ты просишь!» В этом вопросе заключена вся проблема воспитания: почему я должен поступать так, как ты?

Это значит: сын мой, жизнь — борьба и для меня тоже, так же как и для тебя. Мы переживаем одно и то же. И я явился в мир с желанием быть счастливым, ибо такова «клятва, которою клялся Он Аврааму, отцу нашему» (Лк. 1: 73), обетование, от отца передающееся сыну, записанное в человеческой природе.

Мы приходим на землю как обещание, как ожидание чего-то, чем сами и являемся. Мы с мамой последовали за данной клятвой, чтобы увериться, что Бог ее сдержит. И Он сдержал.

Вот почему мы исполняем эти заповеди: потому что мы узнали, что желание идти за Богом, жить по Его заветам делает нас счастливыми. В этом, как мне кажется, заключается великий секрет воспитания — свидетельство счастья. Если мы не являем счастья, мы печальны и сообщаем окружающим печаль. Человек не может долго грустить и не рассердиться, не стать агрессивным и злым. Злоба — следствие грусти. А добродетель — дочь радости.

Как писал Шарль Пеги: «Чтобы надеяться, дитя мое, надо быть очень счастливой, надо получить, принять великую благодать» ^[239]. Об этом же сказано у Леопарди в стихотворении «К своей Донне». Когда поэт осознает, что вопрос всей жизни — воплощение бесконечной красоты, чтобы она стала не сном, но явью, не призраком, но спутницей — «от неба низведен / Сей призрак нам, да чудо здесь являет» ^[240] — чтобы Беатриче приносила с собой блаженство, он отвергает эту возможность, потому что не имеет подобного опыта, но чувствует, что так быть должно. В какой-то момент Леопарди восклицает: «Я вновь желал бы славы и похвал, / Как дни мятежной юности своей, / И на земле блаженство бы познал» ^[241]. Я ясно вижу, что если бы мог любить тебя здесь, на этой земле, твоя любовь сделала бы меня лучше, и я бы смог следовать за добродетелью с тем же пылом, что в юности.

Страница