Философская традиция во Франции. Классический век и его самосознание - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дьяков cтр.№ 63

Cтраница 63

Руссо выражает распространенное в его время убеждение: систематическое мышление не ведет к открытию истины, а только запутывает; поэтому книги, особенно написанные систематически, истины не содержат; метафизическая истина если и существует, то недостижима, поэтому метафизику следует отбросить как ненужную.

Свою «Исповедь» Руссо начинает настоящей декларацией своей человеческой уникальности:

Руссо (во всяком случае, так представлялось дело ему самому) вечно бежал от света, от признания, от больших городов и от своей родины. «Я выбрал именно то, что мне подходит, – говорил он, – скрываться от света и писать» ^[410]. Стремление скрыться от света не мешало развиться у Руссо мании величия: «Я знал, что весь мой талант происходит от некоторого душевного воспламенения к предметам, о которых я пишу, и только любовь к великому, истинному, прекрасному воодушевляет мой гений» ^[411]. Любовь к великому, несомненно присущая философу, уживалась в нем с мелочностью и стремлением повсюду видеть врагов, что многих биографов наводило на мысль о психическом нездоровье.

Чрезвычайно важным для Руссо оказался вопрос, сформулированный Дижонской академией наук и предложенный ею на конкурс: «Способствовал ли прогресс наук и искусств порче или очищению нравов». Сам он признавался в «Исповеди»: «Едва я прочел эти слова, как увидел совершенно иной мир и стал другим человеком» ^[412]. Эта тема позволила Руссо сформулировать отношение к своей эпохе и выразить свой взгляд на эволюцию человечества.

Желчный Руссо утверждал, что науки и искусства – это цветы, обвивающие цепи правительства и законов; их цель – подавить в людях чувство свободы и заставить их полюбить свое рабское состояние. Так что тот, кто взялся бы судить о состоянии европейцев по достижениям европейских наук и искусств, составил бы себе совершенно превратное представление. Ведь души европейцев развращались по мере того, как развивались науки и искусства. Рожденные в праздности, науки, в свою очередь, сами питают праздность. И среди всех наук наибольшее презрение Руссо вызывает, кажется, философия:

Конечно, такое положение дел характерно не только для XVII в., оно старо как мир, и тем не менее, Руссо рассматривает свое время как эпоху всеобщей испорченности и упадка.

Порочной и слабой Европе Руссо противопоставляет нравственную чистоту и силу племен, не знающих цивилизации. «Народы, знайте же раз и навсегда, что природа хотела уберечь вас от знания, как мать, которая вырывает опасный предмет из рук своего дитяти; что все тайны, которые она от нас скрывает, – это беды, от которых она нас ограждает; что трудности учения – это не меньшее из ее благодеяний. Люди испорчены; они могли бы быть еще хуже, если бы имели несчастье родиться учеными» ^[414]. Ученье портит нравы, портит, наконец, саму человеческую природу. У дикаря не бывает тех пороков, какие присущи цивилизованному человеку, и потому дикарь или просто необразованный человек оказывается человечнее ученого.

В итоге Руссо склоняется к неприятию своего века и даже к мизантропии. В то время как Вольтер считал пессимистический взгляд Паскаля на горестный человеческий удел всего лишь результатом того незавидного положения, в котором оказался сам Паскаль, поддавшийся дурному влиянию клириков, Руссо поддерживает его суждения о ничтожестве и духовной нищете человека. Впрочем, у него были совсем иные основания. По верному замечанию Э. Кассирера, «признавая феномен, из которого исходил Паскаль, он тем более решительно отвергает основу для объяснения, которую предоставляла мистика и религиозная метафизика Паскаля» ^[416].

Историко-философский «метод» Руссо заключался в том, чтобы, читая какого-либо автора, «принимать все его идеи и следовать им, не примешивая к ним ни своих суждений, ни мыслей других авторов и никогда не оспаривая их» ^[417]. И только потом, устроив у себя в голове некий склад чужих идей, он принялся сравнивать и выбирать подходящее для себя.

Дени Дидро (1713–1784) стал мыслителем, быть может, полнее всего выразившим научный дух своего века, доведя до предельного воплощения идею всеобщей систематизации знания. В 1750 г. вышел проспект «Энциклопедии», который не произвел фурора среди читающей публики, но уже со следующего года начали выходить тома этого грандиозного произведения.

Дидро окончательно отошел от средневекового мироощущения и от представлений средневекового человека о мире как о чем-то раз и навсегда разумно устроенным, а об истине – как о сущности вещей, ожидающей откроющего ее исследователя. «Я обязан искать истину, но не обязан найти ее», – писал он в своих «Философских мыслях» ^[418]. А «Мыслям об объяснении природы» предпослал следующий императив: «Помни всегда, что природа не бог, человек не машина, гипотеза не факт…» ^[419] Такая отповедь всем фантазерам и наивным материалистам предполагала гигантский труд, результатом которого должен стать новый взгляд на мир. И недаром Дидро заявляет: «Мы – в преддверии великой революции в научной области» ^[420].