– Кто там? – раздался наконец приглушенный женский голос.
– Людмила Васильевна, – бодрым голосом произнесла Бережная, – меня зовут Вера Николаевна. Вы, насколько мне известно, искусствовед по образованию. Хочу предложить вам работу.
Снова наступила тишина. Очевидно, женщина за дверью решила, что ее разыгрывают.
– Какую работу? – спросила она наконец.
– Не хотите ли возглавить одну картинную галерею?
– Какую галерею? Это шутка такая?
Щелкнул замок, потом, очевидно, проскрипела задвижка, и дверь приоткрылась, но не широко. Однако Вера сумела просунуть в образовавшуюся щель коробку с тортом, а потом протиснулась сама. Со стороны это выглядело, очевидно, очень нелепо, но хозяйка квартиры не препятствовала и даже взяла торт. Ей было под шестьдесят, вероятно, когда-то она была очень стройной, а теперь выглядела просто худой. На ней был старенький халат без пуговиц, который просто запахивался и перетягивался пояском. Людмила Васильевна смотрела на незваную гостью с испуганным недоверием.
– Обычная галерея, – продолжила Бережная, – где вы недавно побывали на выставке работ своего мужа. Кстати, как он поживает и от кого прячется?
– Он ни от кого не прячется, с чего вы взяли? Мой муж вообще-то умер. Вы разве этого не знали?
– Вообще-то он жив, продолжает творить и, насколько я понимаю, еще плодотворнее, чем раньше. Видимо, не пьет как прежде. Я рада этому. Ну как насчет предложения возглавить галерею? Дело в том, что ее владелица и директор в самое ближайшее время перестанет работать и на долгое время покинет нас. Если вас устраивает эта работа, приходите…
– Погодите, – остановила ее жена художника.
Она внимательно смотрела на Веру и молчала, словно выдерживала паузу лишь для того, чтобы все обдумать и ответить правильно.
– Я вас видела на вернисаже. Вы с Аллой любезничали и вообще смотрелись как лучшие подруги. Почему я должна верить вам?
– А зачем вас обманывать? Какая мне выгода от этого?
Людмила Васильевна задумалась и наконец решилась.
– Проходите в комнату, – сказала она, – только у меня не прибрано: я не ждала гостей.
Она держала в руке торт и словно только сейчас вспомнила о нем, посмотрев на коробку.
– Чайник поставьте, если можно, – попросила Бережная.
Хозяйка квартиры шагнула на маленькую кухню, а Вера – в комнатку. Людмила Васильевна явно слукавила, говоря, что у нее не прибрано. Прибирать здесь было нечего: из мебели имелись только продавленный диван, стол, пара венских стульев и сервант с дверцами без стекол. Стены голые с квадратными яркими пятнами на выгоревших обоях – когда-то на этих местах висели картины.
Жена художника вернулась в комнату и предложила сесть за стол.
– С Пуховой мы не подруги, – продолжила разговор Бережная, – просто знакомые, хотя она пытается уверить меня в своей дружбе. Сейчас у нее трудные времена…
– На нее покушались, – проявила осведомленность Людмила Васильевна, – ее выкрали и хотели убить. Но таких людей убить невозможно. Они выходят сухими из любых ситуаций.
– Вы настолько хорошо ее знаете?
Хозяйка квартиры подумала немного и кивнула. Похоже было, что она обдумывает каждое свое утверждение.
– Я ее знаю давно и очень хорошо, – сказала жена художника, – какое-то время я даже была очарована ею: скромная, милая, очень доверчивая девушка. Я работала методистом на факультете теории и истории искусства. Алла поступила в наш институт лет десять назад. Очень приметная девушка, надо сказать…
– Она и сейчас такая, – улыбнулась Вера.
– Нет, – покачала головой Людмила Васильевна, – сейчас она – светская львица, а тогда была тоненькой провинциалкой с широко открытыми удивленными глазами. У нас ведь здание старое, одно из красивейших в Петербурге: потолки семи метров, почти готические своды, как в монастыре. На первом этаже, где скульптурные мастерские, стойкий запах глины, гипса. На втором – музей с работами выпускников Академии художеств разных времен: Бруни, Брюллов, Репин, Иванов… Конечно, девочку из Вологды это восхитило. Жила она в общежитии, но это в пяти минутах ходьбы. Судя по всему, денег на жизнь не хватало, одевалась она бедно и всегда ходила в одном и том же. Попыталась найти работу – такую, чтобы совмещать с учебой. Пошла устраиваться натурщицей в живописные мастерские. Кто-то из преподавателей предложил ей обнаженку… А девушка думала, что с нее будут писать портреты. Как она рыдала, оскорбленная! Прибежала в мой кабинет, успокоиться не могла. Я даже преподавателя того вызвала, а он был сокурсником моего мужа. Слава извинялся долго, говорил, что его неправильно поняли…
На кухне засвистел чайник, и хозяйка отправилась туда, продолжая рассказывать:
– Потом Аллочка освоилась немного, стала лучше одеваться. Училась она неважно, но все к ней были снисходительны. Даже я порой бегала за преподами, уговаривая их, чтобы помогли… А потом на втором курсе случилось ЧП…
Людмила Васильевна замолчала, но вскоре появилась в комнате с чайником и тортом. Поставила их на стол и направилась к серванту за чашками и блюдечками – темно-синими с кобальтовой сеткой.
– У нас такой же сервиз был, – вспомнила Вера, – мама называла его блокадным.
– Все ленинградцы его так называли, хотя первый экземпляр был сделан для парижской выставки через десять лет после войны. Люди посчитали, что сетка олицетворяет заклеенные крест-накрест полосками бумаги окна блокадных квартир. У нас, к сожалению, всего две чашечки остались. Сейчас, говорят, возобновили его производство, только он стоит столько, что…
– Вы сказали «ЧП», – напомнила Вера, – что такого случилось?
– Ужасная история! – вздохнула Людмила Васильевна. – В общежитии в комнату одной девочки пришли бандиты и заявили, что она украла у соседки огромную сумму денег, потребовали вернуть. Девочка уверяла, что ничего не брала, но ей не поверили. Перерыли все, забрали какие-то вещи и кошелек с последними грошами. Сказали, что вернутся за остальным. Сумма украденных денег, по их словам, была десять тысяч долларов. Девочка плакала от страха, надеялась, что они не придут. Но те заявились на следующий день… Что там было, не знаю, но догадываюсь. Потому что та девочка – кстати, очень хорошая студентка – пыталась покончить с собой. Слава богу, ее успели вытащить из петли… Как водится, ее в психушку, а деканат начал разбираться… Милиция подключилась, но как-то без особого желания помочь. Потом девушка выписалась, пришла на факультет и подала заявление об уходе. Но это уже была другая девочка – сломанная и затравленная… Безумно жалко ее.
– Я поняла, – сказала Вера, – соседкой по комнате той несчастной студентки была Алла Пухова?
Хозяйка квартиры кивнула.
– После того случая Алла взяла академический отпуск. Думали, что она уже не вернется, потому что для всех она перестала быть человеком. Но Пухова появилась через два года. Ее не хотели восстанавливать, потому что тот случай помнили все, но кто-то решил, что она очень нужна нашему искусствоведению. Алла вернулась уже другой: уверенной в себе, шикарно одетой, с макияжем – да таким, что… От скромной вологодской девочки ничего не осталось. Хотя началось все это значительно раньше – еще до того случая. Ее встречали у главного входа какие-то молодые люди на черных внедорожниках. И не только молодые, но рожи у всех были бандитские.