– То есть это случилось и во второй раз, и в третий…
– Именно так, – согласился Волохов, – но когда я захотел очень скоро, чтобы все стало, как прежде, было уже поздно. Они с Русиком собирались пожениться.
– Русик, который потом стал Расселом Кайтом?
Павел Андреевич кивнул.
– Так они поженились?
– Нет, в последний момент Мила передумала. Потом она перевелась на вечернее отделение, надеялась, что мы не будем встречаться. Мы встречались, разумеется, но перебрасывались парой фраз и расходились. У меня не хватило силы духа, а может быть, смирения, чтобы вымолить у нее прощение. Однажды, правда, решился, когда долго ее не видел. Пришел к ней домой, позвонил. Дверь открыл Константин Иванович и сказал, что Люся болеет. Меня он попросил больше не приходить, добавив, что ко мне относится хорошо, но если я еще раз подойду к их двери, он закопает меня очень глубоко. То, что он выполнит свое обещание, я не сомневался. Потом я ушел в бизнес, продолжая оставаться студентом очного отделения. Мне удалось добиться свободного графика посещений, то есть я мог не появляться в институте вовсе, сдавая экзамены в любое время. Учился я на «отлично», но не в этом дело. Просто многие узнали, что я перешел работать в инвестиционный фонд «Форвард», и стали обращаться ко мне, чтобы помог вложить ваучеры и накопления в какой-нибудь выгодный бизнес. Я не подводил.
– Каким образом вам удалось стать генеральным директором в девятнадцать лет?
– Помогли. В фонд меня пристроила мама, которая немного знала генерального. В свое время, когда генеральный директор фонда Эдуард Савич Коротич был комсомольским активистом, инструктором горкома комсомола, он приударял за моей мамой. И по старой памяти пообещал взять меня, ничего особенного, впрочем, не ожидая. Но я каким-то образом обратил на себя его внимание, он повысил меня до своего заместителя и даже с дочкой познакомил, надеясь, что я не устою. Я бы не стал с ней связываться, да и не собирался, но начальство есть начальство и, когда Софья Эдуардовна пригласила меня отметить ее день рождения в хорошей компании на их даче в Комарово, я согласился. Компания поздним вечером разъехалась, а я остался. Утром я отвез ее на своей машине… У меня к тому времени уже появился собственный автомобиль – вишневая «девятка», разумеется. Так вот, я подвез Сонечку Эдуардовну к Таврическому саду на экономический факультет университета, а потом рванул в наш офис на Синопскую набережную – благо это неподалеку. Вошел, не зная, как объяснить начальнику, если он спросит, чем я с его дочерью занимался минувшей ночью. По коридору навстречу мне прошли трое коротко стриженных парней в спортивных костюмах, при этом осмотрев меня с ног до головы и явно оценив. На мне ведь был дорогой костюм и обувь соответственно. В кабинете, поставив локти на стол и спрятав в ладони лицо, сидел Эдуард Савич.
Я включил дурака, радуясь, что вопросов о прошедшей ночи не будет, и спросил:
– Что-то случилось?
Как-будто только что не встретил в нашем офисе бандитов. Коротич начал объяснять, что бизнесу пришел конец, потому что к ментам бесполезно обращаться: он уже просил о крыше знакомого полковника милиции, и тот ответил, что надо жить как все, а не наживаться на страданиях народа, и тогда никакие бандиты не будут страшны. Эдуард Савич при мне позвонил еще кому-то, и ему посоветовали звонить, когда что-то случится, а не отвлекать занятых людей по всяким пустякам.
– Что хотели бандиты? – спросил я.
Директор ответил, что те попросили пятьдесят процентов акций, а для того, чтобы Коротич не крысил бабло, взять генеральным их человека. Это означало, что предприятие у нас забирают. Весть была, конечно, печальная. Но я, стараясь утешить начальство, пообещал поговорить с кем надо – с человеком, спорить с которым бандиты не будут.
– Если это человек достойный и ему можно доверять, я лучше половину акций на него перепишу и тебе пяток процентов подброшу. Дело важнее всего сейчас, потому что есть ответственность перед вкладчиками. Только надо как-то поскорее, а то эти гады пообещали прийти за ответом завтра утром.
И тут я понял, что не знаю никого, кто мог бы нам помочь. Разве что…
Павел Андреевич замолчал.
– Вы вспомнили об отце Милы Кандейкиной?
– Да, но не сразу. В самый последний момент, когда вышел из офиса и уже садился в свою «девятку». Что мне оставалось? Константин Иванович пообещал меня закопать, но я все равно помчался в их квартирку на Гаванской. Дверь открыла Мила. Она не удивилась, не обрадовалась и не огорчилась.
– Заходи, – сказала она так, словно я только вчера был в их доме.
Константин Иванович сидел за столом. Они обедали. Меня тоже попытались усадить, но я отказался, сказав, что не могу, кусок поперек горла. И все рассказал.
– Ладно, – кивнул папа Милы, – если все-таки пообедаешь с нами, постараюсь решить твой вопрос.
Я просидел у них до вечера, поговорил с Милой. Перед тем как проводить меня до дверей, ее отец поинтересовался адресом нашего офиса, но я пообещал его отвезти.
Утром мы ехали на Синопскую набережную. Отец Милы всю дорогу молчал, не задавая никаких вопросов. Мы подъехали к дверям, и тут же рядом остановился немного помятый «Мерседес», из которого начали вылезать вчерашние парни. Оглядев меня, а потом моего спутника – плохо одетого старичка, они переглянулись.
– Ты, Паша, иди к начальству и передай, что все нормально будет, а я с ребятками потолкую маленько, – сказал мне Константин Иванович.
Коротич, оказалось, уже был в своем кабинете и смотрел в окно. Конечно, он видел, с кем я приехал, а потому встретил меня убитым взглядом.
– Павел, ты обещал решить наши дела. Где твои люди?
– Меня просили передать вам, что все будет нормально. Так что не волнуйтесь.
В то, что все будет нормально, я уже сам не верил и волновался не меньше Коротича. Мы спрятались за шторами и стали наблюдать, что происходит перед входом, но ничего не было видно. Очевидно, парни увели Константина Ивановича за угол, и что они могли там с ним сделать, оставалось только догадываться. Но не прошло и четверти часа, как мы увидели троих парней и с ними Кандейкина, заходящими в офис. В коридоре прогромыхали тяжелые шаги, в дверь постучали. Потом дверь слегка приоткрылась, в щелку просунулась бритая голова, и робкий голос спросил:
– Простите, пожалуйста, можно вас побеспокоить?
Коротич на всякий случай спрятался за свой стол и сел в кожаное кресло, а я остался у окна.
Троица вошла, а следом Константин Иванович. Он остался у входа, а парни подошли к столу.
– Мы это… – начал один, который, очевидно, был за старшего, и обернулся на Кандейкина, – мы того-самого порешали тут немного. Короче, обознались мы конкретно. Так что просим прощения. Мы же не знали, что здесь уважаемые люди. Но если что, звоните, мы всегда подскочим… Поможем, мало ли, какой беспредел на вас наедет. А мы подгребем и разрулим совершенно бескорыстно. Только не обижайтесь: всякое в жизни бывает. Мы же просто лоханулись малость. Кто ж знал…