Артур-младший время от времени подмигивал ей и говорил: «Улыбнись, моя крошка». И она улыбалась, хотя надо было бы отшлепать его за дерзость и отсутствие почтения к ее возрасту. Но все дело в том, что ей самой как раз и не хотелось этого почтения. И неразумное сердце ее сладко замирало, когда он касался указательным пальцем этих соблазнительных ямочек на ее щеках.
Наверное, не зря розмарин называют цветком сердца. На языке цветов он означает верность. Вспомнив об этом, Андриана загрустила. Правда, печаль ее была светлой и легкой, как маленькая тучка, плывущая по голубому небу, ярко освещенному солнцем, и роняющая на землю редкие капли летнего дождя. И перед глазами Андрианы предстал образ Артура-старшего. Ее Артура. Ее первой и единственной любви.
* * *
Она любила розмарин
Сильней, чем любят розы.
Все потому, что он один
Мог осушить ей слезы
И дать душе ее покой
Хотя бы на мгновенье…
И ей казалось – он со мной!
Как сладко заблужденье!
Самообман бальзамом служит,
Легко справляется с тоской,
А губы шепчут: Ты мне нужен!
Любимый мой, родной!
Тебя все эти годы помню
Я вопреки судьбе!
И веткой розмарина скромной
Во сне напомню о себе».
Она любила розмарин
Сильней, чем любят розы.
Все потому, что он один
Мог осушить ей слезы.
Муза, которая мимо пролетала
Прошло несколько минут, и ее мысли снова вернулись в детство, к любимой бабушке. Андриана обожала ее и с удовольствием выслушивала все истории, которые она ей рассказывала. Например, Андриана знала, со слов бабушки, что та была плодом большой любви ее родителей, впрочем, как и оба ее брата, и две сестры.
Прабабушка Елизавета Михайловна была дочерью богатого воронежского купца, отец дал дочери приличное по тем временам образование. Она знала французский язык, латынь, училась арифметике, литературе, рисованию. Но на этом прогрессивные взгляды ее отца Михаила Самсоновича заканчивались. Когда он узнал, что дочь влюбилась в одного из своих преподавателей и нищий, по мнению купца, учитель осмелился ответить ей взаимностью, он тотчас отказал ему от места. И велел на порог не пускать. А строптивую дочь сосватал за ровню, то есть тоже за купца, правда, на десять лет старше Лизы. И пусть дочь еще спасибо скажет, что он не нашел ей жениха вдвое, а то и втрое старше ее, считал отец. По его мнению, она этого заслуживала.
Но дочь была под стать отцу, она вовсе не собиралась покоряться родительской воле и выходить замуж за нелюбимого. Молодой учитель тоже оказался отважным человеком. В день Лизиного венчания он подкатил к церкви на нанятом заранее закрытом экипаже. Едва невеста ступила на землю, учитель выскочил из экипажа, схватил девушку и кинулся обратно с драгоценной ношей на руках. С ямщиком был щедро оплаченный договор, едва девушка окажется в экипаже, гнать вовсю мочь за пределы города и дальше по проселочной дороге.
В отдаленном селе в старой церкви молодых ждал священник, готовый их тут же обвенчать. Все произошло так, как и спланировали влюбленные. Отец отрекся от дочери и лишил ее наследства. Но молодые и не собирались возвращаться в город. Они поселились в деревне. Муж стал сельским учителем, а жена занялась ведением хозяйства и воспитанием детей, которые появлялись один за другим.
Лизе многому пришлось учиться, ведь купеческая дочка была белоручкой, родители холили и лелеяли ее. А тут все приходилось делать самой, хотя муж старался взять на себя как можно больше хлопот. Но ему приходилось много работать, чтобы прокормить постоянно растущую семью. Однако ни он, ни она, дожив до старости, ни разу не пожалели о принятом когда-то решении.
– Зато, когда случилась революция, нас не раскулачили и не сослали, так как отнимать у нас было нечего. Кроме красоты и ума, – добавляла бабушка, улыбаясь. – Так что во всем, что происходит с нами, есть не только грустное, но и хорошее.
Андриана Карлсоновна втайне восхищалась своей прабабушкой Елизаветой Михайловной. И может быть, чуть-чуть, самую малость, завидовала ей. Прабабушка нашла в себе силы и мужество и не упустила свою любовь. А вот она, Андриана…
Артур-старший достался не ей. А ведь счастье было так близко! Не будь она такой домашней девочкой, привязанной к своим родителям, ее жизнь могла бы сложиться совершенно иначе.
«Но что теперь об этом думать и гадать», – сказала сама себе Андриана, чтобы не размякнуть окончательно под наплывом незваной грусти.
На следующий день, недолго думая, Андриана напросилась на прием к полковнику Кочубееву, заявив, что сейчас придет в гости. Но полковника не так-то легко было ввести в заблуждение, поэтому он сразу спросил: «Надо ли это понимать так, что вы опять ввязались в историю, любезная моему сердцу, Андриана Карлсоновна?»
– С чего вы взяли? – попыталась возмутиться она.
Но он, проигнорировав ее притворное негодование, насмешливо спросил:
– И как на это смотрит ваш юный друг?
– Я уже вам говорила!
– Помню, помню, не друг и не враг.
– Да, ну вас, Николай Егорович! – воскликнула она нетерпеливо и отключилась.
– Вот, егоза, – хмыкнул полковник. Он хоть и был моложе Андрианы, но уже разменял шестой десяток и, как он считал сам, жизнь знал лучше этой классной дамы, на старости лет, как в омут с головой, бросившейся в расследование преступлений. «Вот были бы у нее внуки, – думал он сердито, – она вязала бы им носки и готовила вкусную здоровую еду. Так нет же, скучно ей стало, теперь путается под ногами серьезных профессионалов.
– К вам опять эта училка, – порадовал его спустя некоторое время лейтенант Горшков.
И хотя втайне полковник готов был согласиться с лейтенантом, вслух он выразил ему неодобрение, проговорив сурово:
– Горшков, попридержи язык.
– Так точно! – отчеканил лейтенант, а в глазах его тем временем прыгали чертики.
Погрозив молодому коллеге пальцем, Кочубеев распорядился:
– Пусть войдет.
И Андриана вплыла в его кабинет.
– Садитесь, Андриана Карлсоновна, – предложил ей полковник и спросил, – и с чем вы на этот раз пожаловали?
– Я веду дело об убийстве бизнесмена Семена Пронина, – проговорила она тоном, не терпящим возражения, – и мне нужны некоторые сведения.
– Вы, голубушка, не в школе, – вздохнул полковник, – и ваш командный тон здесь неуместен.
Андриана скосила на него глаза, поерзала на стуле и, сложив руки на груди, проговорила просительно:
– Ну, пожалуйста, Николай Егорович!
– Ничего я вам не скажу, – покачал он головой.
– Как так? – с растерянностью, недоумением и возмущением проговорила она.
– Еще скажите мне, что я не имею права препятствовать вашему расследованию.