После тяжелой продолжительной болезни. Время Николая II - читать онлайн книгу. Автор: Борис Акунин cтр.№ 43

Многим группировкам обширного оппозиционного лагеря – либералам, представителям национальных движений, а более всего революционерам – уступок, перечисленных в Манифесте, показалось мало. Негодование разразилось и в правых кругах, где тоже имелись свои экстремисты.

Поляки и финляндцы добивались свободы. Рабочие преисполнились ощущения своей силы и выдвигали все новые требования. Опаснее всего, что участились военные мятежи. В Кронштадте, то есть в непосредственной близости от столицы, матросы на два дня захватили город – пришлось отправлять туда лейб-гвардию. Во Владивостоке взбунтовались возвращавшиеся с японской войны солдаты. В Севастополе произошло восстание и в армейских частях, и на флоте; мятежный крейсер «Очаков» пришлось подвергнуть артиллерийскому обстрелу.

В деревне новость о «свободах» восприняли обычным образом – наконец-то отдадут помещичью землю. Когда этого не произошло, в нескольких губерниях крестьяне стали забирать ее сами. Особенно бурно этот процесс происходил в Лифляндии и Курляндии, где к социальной розни присоединялась национальная, поскольку крестьяне были латыши, а помещики – немцы. Восставшие нападали не только на усадьбы, но и на солдат, пытавшихся сохранить порядок.

В этот период власти действовали по-пожарному: пытались гасить огонь после того, как тот уже вспыхнул, причем пробовали и кнут, и пряник. Строгости вызывали в Обществе и народе ожесточение, поблажки придавали борцам с режимом смелости.

В Польше ввели было военное положение, но неделю спустя пообещали, что это ненадолго. Вторую всероссийскую забастовку, объявленную в ноябре из солидарности с арестованными кронштадтцами, сначала запретили как нарушающую условия Манифеста, но потом пообещали судить матросов без излишней суровости. На селе, вдали от прессы и общественности, местная администрация не миндальничала – в основном применяла меры карательные. Но не помогало и это. Чтобы сбавить накал недовольства, правительство окончательно освободило крестьян от выкупных платежей за наделы. Тоже не подействовало.

В Петербурге, прямо под носом у правительства, возник Совет рабочих депутатов. «Новое “начальство” держало себя все более властно, – пишет Ольденбург. – Оно на несколько часов силою захватывало частные типографии, чтобы печатать свои “Известия”». Терпеть такое в столице было невозможно, и полиция арестовала председателя Г. Хрусталева-Носаря, в прошлом активиста гапоновского движения. Но место арестованного занял молодой, энергичный социал-демократ Лев Троцкий, и Совет повел себя еще радикальней: стал обсуждаться вопрос о вооруженном восстании. Решили, что оно невозможно, поскольку в городе и вокруг него расквартирована вся гвардия. Вместо этого Совет опубликовал – не в листовках, а прямо в газетах – манифест о начале кампании гражданского неповиновения: налогов не платить и бумажных денег не употреблять, чтобы обрушить рубль. «Надо отрезать у правительства последний источник существования – финансовые доходы», говорилось в манифесте. После этого арестовали уже всех членов Совета.

В ответ социал-демократы и социал-революционеры объявили третью всеобщую забастовку, которая должна была перерасти в революцию. Воззвание, выпущенное 6 декабря, так и называлось – «Приказ о революции».

Поскольку Петербург слишком хорошо охранялся, решили начать со второй столицы, где рабочих было почти столько же, а войск немного.

В Москве начались уличные бои. Подавить восстание смог только гвардейский Семеновский полк, спешно переброшенный по Николаевской железной дороге. В ходе уличных боев погибло больше тысячи человек, в том числе много людей случайных.

Из других промышленных городов на призыв о восстании откликнулся только Ростов-на-Дону. Исход был тот же: несколько дней баррикадной борьбы закончились победой правительственных войск, которым пришлось применить артиллерию.

После декабрьских событий наверху сложилось ощущение, что следует держаться «твердой линии» – она работает лучше. И действительно: порядок на Транссибирской магистрали, парализованной восстаниями демобилизованных солдат и местных советов, довольно быстро восстановила карательная экспедиция генерала А. Меллер-Закомельского, ранее отличившегося при подавлении Севастопольского мятежа. Каратели без колебаний открывали огонь и без церемоний расстреливали пленных.

«Карательный» период растянулся надолго. Всюду повторялась одна и та же история: вспыхивал очередной бунт, прибывали войска, лилась кровь, зачинщиков казнили или отправляли на каторгу. Потом террористы начинали мстить, убивая особенно ревностных карателей. Насилие порождало насилие.

Самые кровавые инциденты произошли в финляндской крепости Свеаборг, где взбунтовался гарнизон; на Черноморском флоте, где восстал еще один боевой корабль – крейсер «Память Азова»; снова в Кронштадте (всё это июль 1906 года); в Варшаве и Лодзи (август 1906 года).

Борьба пошла на спад только тогда, когда новый премьер-министр Столыпин в августе 1906 года провозгласил «двойной курс»: правительство будет непримиримо воевать с революционерами, но искать общий язык с Обществом. Возникли военно-полевые суды, которые получили возможность моментально расправляться с террористами и вооруженными повстанцами.

Декабрь в Москве. Г. Савицкий

Однако Большие Беспорядки сошли на нет не в результате применения «столыпинских галстуков», террора в ответ на террор, а благодаря второй составляющей новой государственной политики.

Правительство наконец перестало работать «по-пожарному», то есть только реагировать на возникающие кризисы, но увлекло Общество созидательной работой: подготовкой большой реформы и парламентскими дискуссиями. «П.А. Столыпину удалось разорвать заколдованный круг, – пишет Ольденбург. – До этого времени проведение реформ неизменно сопровождалось общим ослаблением власти, а принятие суровых мер знаменовало собою отказ от преобразований. Теперь нашлось правительство, которое совмещало обе задачи власти; и нашлись широкие общественные круги, которые эту необходимость поняли».

Беспорядки не переросли в революцию, потому что Общество перестало поддерживать революционеров. Те продолжали вести террористическую деятельность, но теперь «прогрессивная общественность» ей уже не рукоплескала, а ужасалась. Либералы устали от потрясений, им было интересней и приятней бороться за новую Россию не на баррикадах, а в Думе, в прессе, в составе разнообразных общественно полезных комиссий.