– Ф-фу!
Эльга плюхнулась на сиденье рядом с Сарвиссианом и стала выжимать подол платья.
Дождевые тучи ползли себе дальше на юг, низко опуская белесые сосцы ливня, но над фургоном сеяло уже мелко, а в пустоши впереди неуверенно возвращались краски. То один, то другой солнечный луч пробивался сквозь редеющую пелену, похожую на вытертый малахай, и мох взрывался искристым сиянием.
Как же такую красоту не перенести на доску?
От мокрой одежды Эльга продрогла и, набивая букет, постукивала зубами. Листья терлись о пальцы – холодно.
– Вот.
Сарвиссиан набросил плащ ей на плечи.
– Д-долгой жизни, – благодарно кивнула Эльга.
– Простынете ведь, – с жалостью посмотрел на нее извозчик. – Переоделись бы в сухое.
– Я сейчас. Только д-доделаю.
На доске сверкала каплями кочка, и в каждой капле отражался, подрагивая, мир, и фургон, и усталые лошадки, и Сарвиссиан, выглядывающий из-за девушки, рассыпающей по доске влажные листья.
До Ольлохоя добрались только через два дня.
Заночевали в кобельцах с торговым лабазом на сваях (от мышей да лисиц, сказал суровый хозяин). В кобельцах жили две семьи, занимались охотой, пытались разводить тех же северных лисиц с пушистым серебристо-темным мехом. Торговали с дикарями за железо, посуду, стекло и дерево.
– У торонгаев, по-ихнему – людей-под-небом, свои правила, – напутствовали они Эльгу. – В чолом заходят – кланяются, обязательно надо сказать: «Йоккымха», что значит «мир этому месту». Непременно потом кланяются старшему и по шкурам, к очагу, подползают на коленях. Еще нужен подарок, если ты новый человек в чоломе. Кувшины, железные миски, жестяные колокольчики, игрушки – очень ценят. Говорить можно, только когда старший за трубку возьмется. Они верят, что моховой дым не дает человеку неправду говорить.
Эльга набила им два букета. Молодую, смешную лисичку, которая одним своим видом вызывала спокойствие, и солнце, встающее над моховыми пустошами.
В Ольлохое деревянный дом был всего один – представителя вейлара. Зато чоломов стояло штук пятнадцать. Тянулись вверх сизые дымки. За изгородями ходили олени. Дети в меховых малахаях носились между саней и растянутых на шестах шкур. На приезжих вроде и не глазели, не невидаль, но нет-нет и косились, украдкой показывая пальцами.
Чолом старейшины был украшен ветвистыми оленьими рогами и красными лентами, полог был отогнут вверх – хозяин дома.
Сарвиссиан внутрь не полез, отговорился ревизией фургонного добра.
– И оси надо проверить, – сказал он, поглядывая на объезжающего оленью упряжку торонгая. – И лошадок покормить, и просушить наконец мешок ваш, госпожа мастер. Да и присмотреть тут за всем. А то чудится мне – вороватый народец.
Эльга согласилась, постояла перед узкой щелью входа, соображая, во что можно постучать (не во что), и нырнула внутрь чолома.
– Йоккынха, – сказала она сразу, чем вызвала смешки и перешептывания.
Когда глаза после светлого дня привыкли к полутьме, Эльга увидела рядком сидящих у задней стенки – седого, морщинистого старика в центре, двух девушек справа от него (постарше Эльги) и двух мальчишек, наверное, пяти и десяти лет слева. Все они были в меховых малахаях. Малахай старейшины был расшит бисером, у девушек узором по плечам и груди шла светлая выпушка, у мальчишек имелись капюшоны, и старший не преминул его с вызовом напялить на голову.
Пахло дымом, уходящим в прорехи от скрестившихся наверху жердей, жиром, мясом, человеческим телом, с неделю не знавшим воды.
– Йоккынха, – снова повторила Эльга.
Она поклонилась старику, упала на колени и протянула букет из листьев на доске – Ольлохой в треугольниках чоломов. Старейшина даже не глянул, передал подарок одной из девушек, а та ловко сунула его куда-то в темноту за спиной.
Младший мальчишка подбросил в очаг серый моховой ком, и от распространившихся по чолому едких дымных завитков у Эльги защипало в глазах. Она молчала. Торонгаи смотрели на нее, старейшина, казалось, не мигал, а девушки неслышно перешептывались, едва соприкасаясь головами.
Наконец старик что-то пробормотал и вытянул из-под колена длинную костяную трубку.
– Можешь говорить, – перевел его фразу старший мальчишка.
– Я – мастер листьев, – сказала Эльга.
– Оттхой ня сэхэнгона ньяда номпына амэ тэха, – произнес малолетний переводчик. – Теня ханен э ру.
Старик кивнул, засыпая в трубку зеленые моховые веточки. Эльга расслышала то ли кряхтение, то ли кашель, но оказалось, что это значит:
– Нам этого не нужно.
Эльга растерялась.
– Это бесплатно. В этом нет ничего страшного. Я хотела бы делать букеты для вашего народа.
Старейшина, выслушав мальчишку, качнул головой. Длинным пальцем он выскреб из очага щепку и подпалил мох. Глядя на огонь, мелкими затяжками хозяин раскурил трубку, а затем выдул через ноздри пышные дымные усы.
За дымом потянулись слова:
– Торонгай сэхэгонынь э ванья, торонгай тыван ядарне.
Переводчик шмыгнул носом.
– Мы – люди этой земли, мы не знаем деревьев.
– Я покажу, – сказала Эльга. – Вы можете испытать меня.
Старейшина чмокнул губами, и трубка описала круг перед лицом девушки.
– Охой. Тывэй нья.
– Хорошо, – перевел мальчишка. – Нарисуй меня.
Девушки захихикали. Младшему мальчику надоело сидеть, и он пополз мимо Эльги к выходу из чолома. Не удержался, ущипнул за ногу.
– Нээнгай! – погрозил ему пальцем старик.
На короткое мгновение плеснул дневной свет.
– Я возьму доску и листья, – сказала Эльга, поднимаясь.
– Энен, – остановил ее жестом старик и, приподнявшись, вытянул из-под себя небольшую дощечку. – Эт.
– Делай на этом, – сказал мальчишка.
– Но мне нужны листья.
Старейшина пососал трубку, прищурился и буркнул что-то девушкам.
– Охой, – поклонились те и также поползли к выходу.
Свет задержался в чоломе подольше, и Эльга смогла рассмотреть висящие над головами связки сушеной рыбы и тонкие полоски вяленого мяса, пучки травы и бусы из грибов и ягод, разглядела железную утварь, закопченный таз, шкуры и одеяла, разбросанные повсюду, комья одежды и поддернутые под жерди тряпки и рукавицы.
Старик прикрыл глаза. Мальчишка подбросил в очаг несколько веток, на выступающие камни поставил сковороду, зачерпнул пальцами из горшка и шлепнул на железную поверхность кляксу желтого жира.
Интересно, как девушки будут просить листья у Сарвиссиана? – подумала Эльга. Жестами? Или объяснятся с ним по-своему? Она повертела в руках дощечку, провела ладонью по шершавой, чуть выгнутой поверхности, чувствуя, как отзывается печати на запястье дерево.