«Что выбираешь, щенок? Смерть? Жизнь?»
Жуткие глаза пробиваются сквозь шелест, смотрят насмешливо. За фигурой с жуткими глазами толпятся тени, клинки наготове, смешки.
«Открывай, щенок, и сиди тихо! Ясно? Или ты испытываешь к своему титору большую любовь? Открывай, ничего с тобой не случится».
Эльга утопила в пальцах звон засова, дрожь по всему телу, жгучее желание провалиться сквозь землю.
– Ну, вот…
– Что?
Глаза у Каршетта вдруг сделались беспокойными. Он смотрел куда-то внутрь себя и, кажется, не находил искомого.
– Твой букет готов, – сказала Эльга.
– Букет?
– Портрет.
– Портрет?
Каршетт повторял слова, но было видно, что смысла их он не улавливает. Лицо его приобрело отчаянное выражение, словно он чувствовал, что случилась беда, но с кем, когда, в каком месте, не имел понятия. Бежать! Куда бежать? Зачем? Разве это важно? Надо бежать! Еще не поздно спасти…
Он был жалок. Растерянный человек.
– Я, кажется… Мне надо…
Каршетт посмотрел на Эльгу, на щит.
– Это твой портрет, – сказала Эльга, высвобождая его руку из ремня.
– Мой?
Каршетт опустил взгляд на причудливый лиственный рисунок, который Эльга развернула к нему. Слабая улыбка изогнула губы.
– Похож.
– Это ты.
– Я.
Парень кивнул и выпустил дерево из рук – Эльге удалось перехватить щит в последний момент.
– Не понравилось?
– Нет-нет.
Каршетт, виновато улыбнувшись, поднялся. Взгляд его забегал по углам, по ставням, по шкурам. Он вроде и хотел двинуться, но не понимал зачем.
– Я должен… – Парень задумался и вдруг просиял. – Я должен быть на посту!
Он шагнул к двери.
– Прости, – прошептала Эльга.
– Вы о чем? – обернулся Каршетт.
Дзонн! – звякнул засов.
– Я про букет, – сказала Эльга, отворачиваясь.
– Он хороший, – сказал Каршетт и вздохнул, готовясь сказать неприятную правду. – Но какой-то пустой. Извините. Вы же не совсем еще мастер?
– Нет, – качнула головой Эльга.
– Это видно. – Он распахнул дверь. – Кстати, заприте за мной. Всякое может случиться. Поговаривают о мятеже.
Эльга качнулась.
– Он уже состоялся.
Парень приоткрыл рот.
– Как? – Изумление его было неподдельным. Он взволнованно нащупал клинок и стиснул его рукоять. – Он удался?
– Мятеж провалился.
Каршетт побледнел.
– А я?
– А вас, молодых, придержали в резерве, – объяснила Эльга. – Чтобы никто не выбрался или не штурмовал титора снаружи. Вы сторожили задний двор.
Каршетт вновь окунулся взглядом в себя.
– Да, должно быть, так и было, – кивнул парень через силу и на мгновение зажмурился. – Все равно – запритесь.
Он вышел. Слышно было, как он удаляется по коридору – быстрым шагом.
Эльга задвинула засов и тут же, у двери, беззвучно разревелась. Листья рябины жгли ладонь, словно угли, но она не разжимала пальцы: пусть, пусть.
Каршетт, лиственный Каршетт с наискосок, через левое плечо к правому бедру протянувшимся страшным разрезом стоял у нее перед глазами. Когда затянется эта рана? Затянется ли? Что она вообще, идиотка, сделала? Не на щите вырвала память, не из листьев – в живом человеке, с кровью.
А если бы убила совсем?
Эльге стало холодно от этой мысли. Она забралась на кровать, под шкуры, прижала ладонь с рябиновой трухой к сердцу. Дура! Никогда, решила она, никогда не буду больше делать такое. Мастерство – не для этого.
Зачем мне проблеск?
Стучали, видимо, долго.
Сначала – осторожно – пальцами, потом кулаком, потом, заподозрив неладное, каблуком сапога. Бум-м! Бум-м! Засов лязгал в пазах.
– Госпожа мастер! Госпожа мастер!
Эльга кое-как сползла с кровати. Крошево рябиновых листьев осыпалось с платья. В голове звенел комариный писк.
– Кто там?
Она встала у двери, за которой, кажется, столпилось пять или шесть человек. Все они были как деревья на ветру. Шелестели, шуршали.
– Это Саргюс. Вы живы? – произнесли за дверью.
– Господин кафаликс? Да, я в порядке. А где Каршетт? – спросила Эльга.
– Здесь.
– Здесь, – подтвердил второй, знакомый голос. – Я принес ваши мешок и доски.
Жив! Эльга с облегчением выдохнула.
– А господин титор?
– Вы откроете? – спросил кафаликс.
– Погодите.
Эльга отряхнула подол, перевязала пояс, кое-как расчесала волосы. Опомнившись, нашла щит и соскребла с него листья.
В дверь снова стукнули.
– Да-да.
Эльга сдвинула засов. Какой-то совершенно серый лицом господин кафаликс, вдвинувшись, схватил ее за руку.
– Пошли.
– Куда? – пискнула Эльга.
– Господин Астараго при смерти.
– Ох.
Ее обступили, окружили фонарями, и Саргюс потянул Эльгу за собой. Сумрачными коридорами они добрались до зала приемов, где в полумраке ловила отголоски света позолота кресла, прошли зал насквозь и нырнули в арку, ведущую в личные покои титора. Тень колпака кафаликса уткнулась в сводчатый потолок.
– Сюда.
Красно-черные фигуры выросли перед ними, укололи глазами и расступились, стукнув кулаками в железо своих нагрудников.
В покоях, занавешенных богатыми тканями, стояли высокие подсвечники, горели толстые свечи, курились дымки ароматических масел. Мягко мерцало странное, нездешнее дерево стульев, подставок, полок и комодов.
Было душно.
Титор Гельмих Астараго лежал на широкой кровати, под белым покрывалом, обложенный подушками и мехами. Лицо его было восковым, нос заострился, щеки впали. Виски, усы блестели капельками пота. Дышал он тяжело, с присвистом, будто старался вывести какую-то короткую мелодию. Серый вяз и резеда пожухли, от лилии тянулись между ними черные, ядовитые завитки.
В ногах у титора сидел маленький лысый человечек с испуганным лицом. При появлении кафаликса и Эльги он встал и сцепил пальцы на груди свитки.
– Господин Саргюс! – торопливо заговорил человечек. – В ночной приступ мне удалось сохранить жизнь господину титору, но боюсь, что все мои дальнейшие усилия бесполезны. Кровь господина титора почернела, и это очень нехороший, можно сказать, печальный признак. Предвестие.