Билл вошел, оставив за спиной ветер и дождь, которые хотели схватить его подобно гигантским когтям; мокрая одежда прилипла к телу, волосы слиплись и висели толстыми сырыми прядями, потемнели от воды.
– Думаю, нам предстоит пережить изрядное количество плохой погоды, – с улыбкой заметил он.
– Вы умрете от простуды, – сказала Бесс.
Хельга уже была на ногах.
– Я сделаю вам кофе.
– Тогда как можно быстрее, – ответил Билл и отправился наверх переодеться в сухое.
Когда спустя пару минут он вернулся, оказалось, что Хельга уже сдержала обещание и сварила чашку горячего кофе. Билл выпил его, присев на стул возле разделочного стола. Он обвил руками чашку, пытаясь согреться, и пил жадно, словно только что вернулся из пустыни и готов наброситься на любую жидкость.
– Как лодка? – поинтересовался Сэйн.
Билл взглянул на него.
– Плохо, – был ответ.
– Что случилось?
– У меня ничего не получается.
– Почему?
– Появились некоторые успехи, в основном благодаря велосипедному приводу, который я приспособил к ручной помпе. Она чертовски тяжелая. Конечно, во время работы мне пришлось оставить открытой дверь на палубу, чтобы выливать за борт воду. В результате дождь полил на нижнюю палубу, как вода в плавательный бассейн. Она стекает в трюм почти так же быстро, как я успеваю выкачивать. И все это лилось мне на голову.
– Вижу.
– Когда закончится шторм, – продолжал Петерсон, – я смогу все закрепить и начать сначала.
– К тому времени это уже не будет иметь значения, – заметил телохранитель.
После этого неприятного прогноза все бессознательно напряглись.
Сэйн, поняв, что сказал то, что неправильно могли воспринять остальные, объяснил:
– Я имею в виду, что к тому времени, как шторм по-настоящему утихнет, мистер Доггерти поймет, что здесь что-то неладно, и попытается исправить положение. Он предупредит полицию Гваделупы, и к нам придет подмога.
Все расслабились, сбросили с себя возникшее напряжение, хотя уже не чувствовали себя так легко, как это было до роковой фразы телохранителя. Их особенно заинтересовал приближающийся шторм, буйство природы, и этот грандиозный спектакль почти заглушил начавшуюся было тревогу за жизнь детей. Теперь она ушла, и ничто не могло отвлечь людей от надвигающейся бури.
В то время как двое мужчин ушли закрывать ставни на втором и третьем этажах, Хельга сделала еще кофе. Когда они вернулись, она подала на стол тарелки с булочками и печеньем, и каждый взял себе по штучке.
Следующий час тянулся очень долго; трижды за это время по радио передавали репортажи о погоде.
Первый:
"Когда ураган Грета, постоянно двигаясь в северо-западном направлении, приблизится к Гваделупе, скорость ветра в его центре достигнет ста десяти миль в час. Почти что все жители внешних островов обратились в спасательные службы Пуант-а-Питра с просьбой о предоставлении убежища. В городе закрыты магазины и все окна – ставнями для защиты от жестокого ветра и дождя, предвещающих приближение урагана".
Второй:
"Капитан судна "Janse Pride", только что вошедшего в порт на Гваделупе, сообщает, что ураган Грета принес с собой самый ужасный шторм, который он видел за двадцать лет хождения по морю. Он рассказал о волнах невероятной высоты и почти невыносимом ветре, из-за которого судно в последние несколько часов своего путешествия к порту Гваделупы давало сильнейший крен".
Третий:
"Бюро погоды Соединенных Штатов, работающее в Сан-Хуане, Пуэрто-Рико, предсказывает, что сегодня, между десятью тридцатью и полуночью, ураган Грета пройдет поблизости от Гваделупы. Пилоты разведывательных самолетов U.S, обследующие периметры бури, докладывают, что, основываясь на сделанных с воздуха фотографиях, можно сказать, что прилив поднялся исключительно высоко. Получив это предупреждение, владельцы магазинов и домовладельцы Пуант-а-Питра начали выносить мебель и товары с нижних этажей на случай, если море прорвет защитные сооружения доков и затопит низко лежащие улицы города".
Между этими короткими сообщениями обитатели "Морского стража" переговаривались между собой, затем снова внимательно прислушивались к прогнозам погоды и рассказам о надвигающемся бедствии, перемежая их невеселыми шутками, – каким-то образом в этот момент они казались на редкость смешными. Только детей явно не слишком впечатляла опасность, которую нес с собой ураган; они играли в настольные игры, соответствующие их возрасту, или в другие, которые придумали сами, были веселы и очень довольны собой. Ребятам ничего не стоило искрение улыбнуться или рассмеяться – на этом фоне вымученные шутки взрослых казались еще более зловещими.
Билл Петерсон подошел и сел рядом с Соней, пытаясь развеселить девушку. Казалось, он лучше всех понимал, что она в первый раз в жизни столкнулась с приближением большой бури, которая к тому же наложилась на ужасы предыдущих дней, и это было слишком для и без того расстроенных нервов.
Билл держал ее за руку.
Это было приятно.
Через некоторое время он удивил девушку, наклонившись вперед и шепча на ухо:
– Мне бы хотелось поговорить с вами наедине.
Она подняла брови.
– Поговорить о Сэйне, о том, как вообще идут дела, – сказал мужчина так тихо, что телохранитель не мог его слышать.
– Когда?
– Сейчас.
Она спросила:
– Где?
Петерсон секунду подумал, затем внезапно поднялся на ноги и потянул девушку за собой.
Другим он сказал:
– Мы с Соней хотим пойти в библиотеку и присмотреть парочку книг, чтобы скоротать время.
Бесс заметила:
– По-моему, это самая нелепая отговорка, которую я когда-либо слышала.
Соня вспыхнула, но возражать не стала.
Билл ответил за нее:
– Вы сплетница, Бесс Далтон, беспринципная женщина, самая настоящая ведьма, каких в свое время жгли на костре.
– Но я говорю правду, – откликнулась она.
– Боюсь, что нет. Мы действительно хотим посмотреть книги, потому что невероятно устали от компании, в которой вынуждены находиться, и...
Бесс устало улыбнулась:
– Да идите, идите. Все знают, что этот пораженческий дух в первую очередь исходит от вас.
Когда молодые люди вышли из кухни, никто не обратил на это особого внимания.
Кроме Рудольфа Сэйна.
Войдя в библиотеку, Билл Петерсон плотно прикрыл тяжелую дверь тикового дерева и на секунду прижался к ней ухом, поднеся палец к губам, внимательно прислушиваясь, как будто думал, что кто-нибудь мог за ними следить.