Лесная ведунья 3 - читать онлайн книгу. Автор: Елена Звездная cтр.№ 48

А аспид, сволочь такая, вдруг на меня как посмотрел, потом на ногу, ступню коей обильно мазью обрабатывал, опосля на тело мое, а вот затем, совершенно наглым образом, сжал подол сорочки ночной, да и медленно, очень медленно, на меня призрачную глядя, подымать начал.

«Ты…ты что, ирод, делаешь?» — остолбенела я.

— Я, — аспид, чуть склонив голову с повышенным интересом изучал ноги до колен, опосля чуть выше колен, — а я, Веся, решил получше рассмотреть условия предлагаемой сделки. Глядишь, может и соглашусь даже…

В тело я свое вернулась мгновенно!

Все срамное закрыла тут же, подушку сверху водрузила даже, а вот на большее сил не хватило и я обратно на кровать рухнула.

— А пела-то как, — решил поизмываться аспид, — с тобой, говорила, буду, детей, говорила, тебе рожу, а как до дела дошло, так, понимаешь ли, тут «изыди, чудище страшное, аки кракен речной отвратительное».

— Изыди — это точно! — тяжело дыша, потому, что от слабости и голова кружилась, подтвердила я.

Аспид лишь усмехнулся, да ногу измазюканную принялся бинтами оборачивать. Потом вздохнул тяжело и сказал:

— Да спи ты уже, не трону, не изверг же я какой. Хотя… иногда даже жаль. Особенно, когда ты гневаешься, и тогда глаза сияют, щеки румянятся, тело от гнева дрожит, а мне тебя так обнять хочется, чтобы прижать к себе тело нежное, чтобы прикоснуться к губам твоим сладким, и не отпускать… никогда не отпускать.

Промолчала я, с тоской глядя на аспида. Мне бы хотелось, чтобы другой это сказал, да еще больше хотелось бы, чтобы сама в это поверила, а так… Проку нет от разговоров таких, и нет смысла никакого.

— Значит, себя ты убить планируешь? — спросила шепотом, говорить трудно было мне наяву.

Глянул исподлобья, усмехнулся белозубо, да и сказал:

— Коли придется.

А опосля, второй ногой моей занялся.

И вот коли не смотреть, что аспид, что черен аки уголь в остывшей печи, коли глаза закрыть, тогда ведь можно представить, что человек почти… И можно, ведь можно же, попробовать… полюбить. Только вот одного я уже полюбить не сумела… Надо бы на могилку сходить, проведать.

— Отчего повреждения такие? — тихо спросил аспид.

— Сон магический, он для того, кто призвал его, как стекло на осколки разбитое. Чем больше в нем пробудешь, тем сильнее ранит.

— А без сна того обойтись никак нельзя было? — с глухим раздражением спросил.

Помолчав, тихо ответила:

— Нельзя было. Самой мне подойти к лешему сил бы не хватило. Спасти его, вытащить из лап того, кто держит — о том и помыслить страшно, страшно потому как… не справлюсь, сил не хватит. А поговорить надобно было, любой ценой надобно было. Я цену наименьшую выбрала.

— Для кого наименьшую? — поинтересовался почти с издевкой.

— Для всех, — я сглотнула судорожно, горло саднило.

Помолчал аспид, с ногами моими обеими закончил, пересел ближе, за ладони принялся, да и спросил:

— Скажи, ведьмочка, ты завсегда так в омут очертя головой кидаешься, не подумав, не поразмыслив, не рассудив как следует?

Подумала, подумала, на аспида поглядела, и ответила:

— Да.

Аспид на меня бросил взгляд неодобрительный, да сказал что думает:

— Так нельзя.

— А я так живу, — ответила с вызовом. — И всегда так жила. И назад оглядываясь, я тебе так скажу, господин Аедан, о тех поступках, что поразмыслив, да разумом руководствуясь совершила, я жалею. Искренне жалею. О каждом. А вот о тех, что по велению сердца, по порыву, по неразумению — пожалеть еще никогда не доводилось. Иногда, сердце оно мудрее разума, в моем случае это так практически всегда.

Промолчал он, помолчала и я, в потолок глядя черный, закопченный… опосля всех свечей, что сожгла здесь за годы прожитые.

— Но при этом, знаешь ты много, — заметил аспид.

— Много, — согласилась безразлично. — Магию знаю ведьминскую, учения и заклинания магов знаю, алхимию знаю немного, а сейчас вот изучаю магию ведуньи лесной, да не шибко успешно-то.

— Чародейскую изучать взялась, — подсказал аспид.

Надо же, Агнехран ему рассказал что ли? Или Тихон?

— И ее тоже, — подтвердила безрадостно.

Аспид тем временем руки мои мазью покрыл, забинтовал бережно, да близ изголовья присев, волос моих коснулся, пряди со лба убирая, в глаза заглянул, усмехнулся, да и произнес:

— Волосы снова черные, словно вороново крыло, глаза стали серые, будто выцвели, лицо бледное, осунувшееся, под глазами тени темные, словно не спала тысячу ночей, губы бледные, щеки впалые… сердце за тебя болит, Веся.

— Ничего, — улыбнулась я едва-едва, на большее сил не хватило, — я как лес, я оклемаюсь, я встану. А когда встану, ты к кругу Смерти даже на версту не подойдешь, уж поверь мне!

Медленно глаза аспида сузились, гнев отражая.

— Веся! — произнес он предостерегающе.

Но я лишь улыбнулась, глаза закрыла, да в сон провалилась обычный, человеческий.

***

Устала я спать. Такой сон, сякой сон, эдакий… теперь вот и вовсе самый худший из вариантов — сон о прошлом, исключительно человеческое сновидение.

И шли мы в нем втроем — я, Тиромир, что ладонь мою не выпускал, и Кевин… хотя что он делал тогда, подле нас завсегда, если уже любил меня? Что делал он рядом? Как сохранял выдержку, а порой и улыбку, если на каждом углу Тиромир если не целовал, то обнимал меня, а если не обнимал, то на руки подхватывал и кружил, заставляя в небесах летать, земли не чувствуя. И любил меня Тиромир, так любил, что иной раз засохшие кусты зимой расцветали.

— Веся, куда пойдем? — и в глаза смотрит так, что сразу понимаешь — ты весь мир для него, ты его солнце, ты его звезды, ты его океан, ты его жизнь. Ты все для него.

— В парк? — мой вопрос с улыбкой.

А пальцы путаются в его золотых волосах, гладят кудри червонные, скользят по виску, обрисовывают овал лица мужественный.

— Зима на дворе, весна ты моя цветущая, замерзнешь еще, так что в парк не пойдем. Хочешь в кондитерскую твою любимую, где заварные пирожные подают? Или в ту, где мороженное в тесте хрустящем поджарят? Или…

— Хочу. Отпусти только, люди смотрят, неудобно же, — отвечаю со смехом.

Но Тиромир смотрит на тротуар камнем черным мощеный критически, словно оценивая на предмет способности заморозить ножки мои, и решает:

— Нет. Не пущу. Тротуару все равно, кто по нему идет, а мне тебя отпускать не хочется, я тебя на руках готов всю жизнь носить, любимая.

И ведь готов был. И ведь носил. И ведь любил, я же ведьма, я видела — больше жизни своей любил.

Так когда же все изменилось?..