— Да, нам лучше поехать домой, — согласилась Кэтрин.
Ей вдруг захотелось оказаться как можно дальше от двора.
Север кипел от недовольства, и это было очевидно всякому. На постоялых дворах и в домах, где останавливались Кэтрин и Джон по пути назад, люди были обозлены. У церквей и на рынках собирались стихийные сходки, подстрекатели пламенными речами разжигали в людях негодование. Каждый встречный имел свое мнение. Как и Джон, многие надеялись, что теперь все будет как в те времена, когда король еще не порвал с Римом. Перемены нанесли удар по самым основам повседневной жизни англичан. Дошло до того, что никто не знал, можно ли и дальше молиться святым, совершать паломничества или даже дозволено ли им принимать причастие.
— Нам нужна определенность, — заявил Джон, сев во главе семейного стола в Снейпе в первый вечер по возвращении домой. — Король нарушил естественный порядок вещей. Люди тревожатся о безопасности своих душ.
У Кэтрин не было ответа. Она не думала, что король рискнет потерять лицо, вернувшись под пастырский надзор Рима, и втайне поддерживала его решимость избавить английскую Церковь от суеверных практик и злоупотреблений. Зачем просить святых о заступничестве, если можно обратиться к самому Господу? Об исчезновении из церквей статуй святых Кэтрин тоже не сожалела. Господь приказал: «Не сотвори себе кумира», — так что в этом отношении она была заодно с королем. Однако в большинстве окрестных церквей священники и паства не хотели расставаться с дорогими их сердцам статуями.
Ропот недовольных становился все громче. Джон слышал его всякий раз, встречаясь со своими соседями и арендаторами.
— Они все верные подданные, — говорил он дома. — Никто не желает свержения короля. Люди хотят лишь восстановления старой веры, сохранения монастырей и устранения негодных министров вроде Кромвеля. Без его пагубного влияния король скорее прислушался бы к своему народу. Но эти реформисты, они кормят его ложью… — И он, сердитый, пошел умыться перед обедом.
А вот Кэтрин принятые королем меры казались мудрыми и необходимыми. Она не могла представить себе ни одного правителя, который с радостью выслушивал бы критику своих решений, подсказанных учеными и совестливыми людьми. Неудивительно, что говорили, будто его милость стал в последнее время чрезмерно обидчивым и раздражительным, особенно если учесть, что он горевал о своем юном сыне, бедном герцоге Ричмонде, который, как сообщил ей Уилл, в конце июля внезапно умер. По общему мнению, король был человеком умным, хорошо образованным и искушенным в вопросах теологии. Кэтрин не сомневалась, что он обладает нужными знаниями для принятия верных решений по вопросам религии. Однако свои мысли она держала при себе.
Как-то раз, ближе к концу сентября, Джон вернулся из Рипона в большом возбуждении.
— Распускают не одни только монастыри, — сказал он Кэтрин. — Церкви тоже планируют позакрывать. Мои друзья из городского совета слышали, что королевские порученцы объедут с инспекцией все церкви на Севере. Ей-богу! — Джон стукнул кулаком по столу. — Этот король — антихрист! Он покончит с религией и отправит нас всех в ад!
— Вы точно знаете, какова цель приезда этих посланцев короля? — спросила Кэтрин, находя сообщение мужа невероятным. — Может быть, они едут проверить, соблюдаются ли в церквях новые законы.
— Да, ровно так же, как они сделали в монастырях, — набросился на нее Джон. — А теперь закрывают их один за другим. Только самые мелкие обители, так нам сказали, но, помяните мое слово, в конце концов их уничтожат все до единой. И король присвоит себе церковные богатства.
Кэтрин не показала мужу письмо Уилла, в котором тот говорил про опасения его милости, что монастыри — это рассадники папизма. Она понятия не имела, обоснованны ли эти страхи, а вот то, что монахи привержены старому порядку, не подлежало сомнению.
Джон расхаживал взад-вперед, топая каблуками по плитам пола.
— Когда монастыри закроют, мы увидим на улицах монахов и монахинь. Кто станет поддерживать бедняков, лечить больных, содержать школы? Кто сохранит книжное знание, которое вам так дорого? Кейт, это нужно остановить! Здешние люди желают прекращения реформ. В воздухе носятся разговоры о восстании.
— А кто возьмется останавливать все это? — спросила Кэтрин. — Вы хотите подняться против короля? И рискнете подвергнуться аресту за измену? Вспомните о том, что делают с изменниками, Джон! Подумайте о детях, которых могут лишить наследства. И обо мне! — Она вдруг заметила, что в мольбе заламывает руки.
Муж молчал. Он стоял к ней спиной, и Кэтрин не могла прочесть выражения его лица.
— Подумайте о ваших арендаторах и обо всех, кто от вас зависит, Джон. Вы для них хороший хозяин. Лучшего они никогда не найдут. Прошу вас, проявите рассудительность, прежде чем решиться на какой-нибудь отчаянный поступок. Вы и правда считаете, что слеплены из того же теста, что и мученики?
Джон повернулся к ней, хмурясь, и спросил:
— Вам безразлична ваша вера, Кейт? Вы будете спокойно смотреть, как ее попирают и предписывают нам новые порядки?
Вопрос мужа ошеломил Кэтрин. Посмеет ли она сказать ему, что разделяет подходы короля к вопросам религии?
— Конечно нет, — сказала она. — Вера для меня — все, но и вы тоже, и мне бы не хотелось, чтобы вы рисковали, особенно когда нам неизвестно доподлинно, правдивы ли эти слухи насчет посланцев короля. Нет, Джон, люди должны обратиться с прошением к его величеству и взывать, чтобы он, в своей отеческой милости, прислушался к их тревогам.
— Когда это Генрих Тюдор прислушивался к кому-нибудь? — бросил ей в ответ Джон. — Он не отступится от своих эгоистических планов, а остальные пусть выкарабкиваются, как могут!
Кэтрин оставила этот спор и пошла сказать повару, что пора подавать обед. Атмосфера за столом была напряженная. Джон напоминал разъяренного быка, готового броситься на первого встречного. Джек сидел молча, и даже Маргарет, обычно разговорчивая, притихла. Кэтрин попыталась завести разговор, но никто не поддержал ее. Когда настал момент подняться из-за стола, она с радостью скрылась в своей комнате. Джон не пошел за ней. Никогда еще он не бывал в таком дурном расположении духа.
В начале второй недели октября к ним заехал близкий друг Джона, лорд Редмэйн из замка Хэрвуд, расположенного милях в тридцати к югу от Снейпа.
— Приветствую! — сказал он. — Я еду в замок Миддлхэм и в другие места, чтобы поднять тревогу. Вы знаете, что в Линкольншире началось восстание?
Кэтрин и Джон изумленно уставились на него.
— Боже правый, как это вы не слышали колокольного звона оттуда?! — продолжил лорд Редмэйн. — Все началось в Лауте. Один викарий призвал паству к восстановлению старой религии и убедил начать протесты. Его послушались, и скоро все окрестные городки бунтовали. Королю отправили петицию. Расплата наступила быстро. Не прошло и десяти минут, по крайней мере так казалось, как в Линкольншир вступила королевская армия под предводительством герцога Саффолка. За пару недель восстание было подавлено.