Мы не знаем, где произошли эти события, так как не имеем никаких иных подтверждающих свидетельств, но, вероятно, их можно датировать 1539 или 1540 годом. Имя виновного в письме не названо, и предполагалось, что преступником был брат и тезка Калпепера, служивший у Томаса Кромвеля, однако Хиллс ясно говорит, что это был слуга короля, казненный за прелюбодеяние с Екатериной Говард. Он ошибся в деталях: Калпепер не был повешен, выпотрошен и четвертован, его только обезглавили, и он не был камергером короля, но служил джентльменом в личных покоях. Однако жившему за границей Хиллсу простительно путаться в должностях и подробностях казни. Таким образом, человек, виновный в изнасиловании, – это почти наверняка Калпепер. Примечателен и тот факт, что отец и мать оба исключили его из своих завещаний, составленных после вероятной даты совершения преступлений. Вызвано ли лишение наследства тем, что родители ужаснулись, узнав о содеянном сыном? Или они считали, что благодаря щедрости короля их отпрыск и без того хорошо обеспечен?
Правительство Генриха VIII негативно относилось к изнасилованиям и убийствам. В 1540 году был издан акт, лишающий виновных в таких преступлениях права искать убежище. Убийцы и насильники обычно исключались из общего королевского помилования, даруемого Генрихом, кроме одного случая в 1540 году, когда изнасилование не вошло в список исключений. Возможно, Калпепер получил прощение наравне с прочими помилованными, несмотря на то что убийство в числе исключений оставалось. В его случае убийство могло быть рассмотрено как непреднамеренное; после 1533 года суды имели возможность оправдать любого, кто лишил жизни человека, пытавшегося убить или ограбить его самого.
Практика монарших помилований отдельных лиц во времена Тюдоров получила более широкое распространение; такие прощения, случалось, даровались и виновным в изнасиловании и убийстве. Если Генрих простил Калпепера, постельничего, которого очень любил, очевидно, он был согласен держать у себя на службе насильника и убийцу, имевшего возможность часто общаться с королевой. Вероятно, как написано в романе, Калпепер убедил Генриха, что его действия представили в неверном свете.
Учитывая, что Калпепер приобрел такую печальную известность, удивительно, почему ни один другой исторический источник не упоминает об этом прощении за изнасилование и убийство. Если Хиллс слышал об этом, другие тоже должны были, и можно было бы ожидать, что упоминания обнаружатся в отчетах послов. Вероятно, Хиллс передавал слухи, преувеличенные молвой, и преступление не было таким серьезным, как он описал.
Почти нет сомнений в том, что Дерем заключил предварительное соглашение о браке с Екатериной, хотя сцена, во время которой он заставляет ее дать обещание, вымышлена. Помолвка расценивалась как обещание вступить в брак и считалась столь же обязывающей, как само бракосочетание; ее мог расторгнуть только церковный суд. Дерем утверждал, что он просил у Екатерины разрешения называть ее женой и она согласилась, пообещав называть его мужем, после чего у них вошло в привычку обращаться друг к другу таким образом, не стесняясь свидетелей. Этого, наряду с фактом интимных отношений между ними, было достаточно, чтобы считать их брачный союз вполне свершившимся.
В момент своего падения Екатерина была слишком наивна, чтобы сознавать: признанием в заключении помолвки она могла бы спасти себе жизнь. Раз она не могла считаться законной женой короля, то и в измене ее нельзя было обвинить, только в двоемужестве, при котором второй брак становится несостоятельным. Двоеженство и двоемужество расценивались прегрешениями духовными, и ими занимались церковные суды, имевшие право объявлять браки недействительными; до 1604 года такие этические проступки не считались преступлением. На это можно возразить, что сокрытие заключенной ранее помолвки, в случае Екатерины Говард, являлось недонесением об измене, так как ставило в опасность чистоту крови наследников короля, но наказанием за это было только заключение в тюрьму. Составленный из реформистов Совет понимал это и после первичного допроса, проведенного Кранмером, намеренно старался не дать Екатерине шанса признаться в заключении помолвки.
О звуках призрачного пения в исторической церкви Фотерингея упоминается в нескольких источниках. Странные ощущения Екатерины перед очагом в главном зале замка Фотерингей и правда удивительны, потому что через сорок шесть лет после описываемых событий Мария, королева шотландцев, будет обезглавлена на эшафоте на этом самом месте.
Нет исторических оснований для язвительных рассказов о том, как Екатерина убегала от стражников. Однако давно сложилась легенда, согласно которой она в растрепанной белой одежде, обезумев от страха, бежала, чтобы перехватить короля и склониться перед ним в мольбе о пощаде, когда он посещал мессу в Королевской капелле, но была поймана прямо у королевской скамьи и под крики и вопли уведена в свои покои. Ее не обретший умиротворения дух якобы заново разыгрывал эту сцену в так называемой Галерее призраков в Хэмптон-Корте, откуда открывается доступ в молельни и к королевской скамье. Галерея находится рядом с новыми покоями королевы, созданными для Анны Болейн и заново отделанными для Джейн Сеймур; их занимала и Екатерина, там же ее держали под арестом. Недавнее исследование предполагает, что история о призраке была выдумана неким насельником этих почетных апартаментов, желавшим иметь предлог для того, чтобы сменить сие обиталище на лучшее.
Перед казнью Екатерину почти наверняка содержали в Лейтенантском доме Тауэра. В связи с ее делом за предшествовавшие недели было арестовано так много людей, что констебль сообщал Совету: «…в Тауэре нет такого количества комнат, чтобы разместить их всех по отдельности, если не занимать покои короля и королевы». Он просил, чтобы «король прислал сюда свой набор ключей, либо позволил сменить замки, либо распорядился, можно ли перевести самых важных персон в Тауэр, а остальных – в другие места заключения, пока для них не подготовят комнаты». Совет постановил, что «следует использовать покои короля и королевы. Король не помнит, чтобы у него были запасные ключи, и согласен на смену замков».
Даже с занятием королевских апартаментов не всех узников удалось разместить в Тауэре, и некоторых пришлось отправить в другие лондонские тюрьмы. Следовательно, Екатерину не могли поселить в старых покоях королевы в королевском дворце, так как они были заняты, к тому же ее не собирались держать в Тауэре долго, чем можно было бы оправдать выселение тех, кто уже был поселен в эти комнаты. Сэр Джон Гейдж распорядился «принять королеву в его жилище», фахверковом Лейтенантском доме, заново перестроенном в 1540 году. В одном источнике говорится, что ей отвели небольшую комнату с портьерами и ковриками, скудно обставленную.
В процессе написания книги я не могла использовать бо́льшую часть сведений из проведенного мной обширного исследования о падении Екатерины Говард, потому что ее старательно держали в неведении относительно того, как продвигается расследование. Мне приходилось решать, что ей могли сообщить или что удавалось узнать самой. Однако я пустила в дело подробные материалы из показаний свидетелей и обвиненных вместе с Екатериной, чтобы составить описание предыдущих лет ее жизни. В романе Екатерина так и не узнала, кто первым донес на нее. В действительности это был Джон Ласселлс, который осенью 1541 года, после того как его сестра Мэри рассказала ему об аморальной жизни, которую ведет Екатерина, явился с доносом к архиепископу Кранмеру.