Наконец слезная буря утихла, и Екатерина, пошатываясь, встала на ноги. Нужно смотреть на вещи позитивно; нужно быть храброй. Не могут ее осудить на смерть за то, что она сделала до брака, а о случившемся после никто не знает, иначе ее обвинили бы и в этом.
Джейн присутствовала при аресте, однако приходили не за ней. Надо утешаться этим. О ее прошлом Джейн не имела никакого понятия, но, должно быть, дрожала от страха, так как была виновна в подстрекательстве к преступлениям, о которых Совет не знал, и содействии им, к тому же ей лучше других известно, в каком опасном положении оказалась она сама вместе со своей госпожой.
Возвращение дам немного взбодрило Екатерину. Она пока не лишилась ничего, кроме свободы, даже трон под балдахином остался на месте. Генрих не мог считать ее провинившейся слишком серьезно, если оставил ей статус королевы. Однако когда Екатерина попыталась заговорить со своими дамами о случившемся, то наткнулась на стену молчания.
– Нам было велено не обсуждать это с вами, мадам, – сухо проговорила леди Ратленд.
Они относились к ней настороженно. Некоторые явно осуждали. Разумеется, ни одной из них не хотелось, чтобы ее как-то связывали с павшей королевой. Но она еще не пала!
Нарушить приказание Совета рискнула одна только Джейн: она вызвалась сопровождать Екатерину в уборную и, едва успев закрыть дверь, прошептала:
– Нам сказали, что вы арестованы за неблаговидное поведение до брака. Это все?
Екатерина заглянула ей в глаза. В них застыл страх, и неудивительно.
– Да, слава Богу! Ты слышала что-нибудь о Томе?
– Ничего, кроме того, что вчера он отправился на охоту, – ответила Джейн. – Я бы пошла искать его, но нам приказали всем вместе ждать в зале, а там были стражники. Все таращились на нас. Я не посмела разыскивать Тома, вдруг меня бы выследили.
Екатерина пала духом.
– Да, ты не могла рисковать. Будем молиться, что никто не подозревает, как много он для меня значит. – Она дрожала от возбуждения. Нужно было внушить Джейн необходимость держать язык за зубами. – Если это дело не выйдет наружу, нам бояться нечего. Я ни в чем не признаюсь, и ты, если любишь меня, отрицай все и ни в коем случае не выдавай. Предупреждаю, с тобой могут обращаться очень любезно и по-доброму, чтобы заставить говорить, но помни: если признаешься, то погубишь и себя, и других.
– Я ни за что не признаюсь, даже если меня будут разрывать надвое дикими конями, – пообещала Джейн.
– Мы должны благодарить Господа, что тебя еще не допрашивали. Нам нужно утешаться этим, ведь это означает, что о наших отношениях с Томом им ничего не известно. Если тебе станут задавать вопросы, держись естественно. И страшись последствий своих слов!
– Думаете, я не знаю, что с нами сделают, если разоблачат, и с мистером Калпепером? – резко возразила Джейн. – Вы глупая девчонка, неужели вам не ясно, что я уже живу в страхе? Неужели я подпишу себе смертный приговор?
Екатерина отшатнулась. Никогда еще она не видела свою подругу такой взволнованной. Глаза у Джейн были дикие, руки тряслись. Учитывая обстоятельства, ее грубость была простительной.
– Мы не должны оставаться здесь одни дольше. Тебе и другим женщинам позволено выходить?
– Да, но мы должны объяснять стражникам, по какому делу идем.
– Тогда, прошу тебя, придумай какой-нибудь предлог, чтобы отыскать Тома. Узнай, не арестован ли он.
Это доказало бы, что она вне опасности – пока.
– Я к нему не приближусь! – решительно заявила Джейн.
– Да, конечно. Это мудро.
Странно, но видеть Тома Екатерине не хотелось – только узнать, что он все еще на свободе. Когда позже Джейн подошла к ней и заверила, что да, чувство облегчения длилось несколько часов, а потом Екатерина вновь послала свою наперсницу сходить и проверить, потом еще раз. Сперва Джейн сносила это терпеливо, но нервы и у нее были на пределе.
– Вы просите меня уже в четвертый раз! – огрызнулась она вечером. – Дамы удивятся, что это я все время сопровождаю вас в уборную, и у меня кончаются предлоги для стражников, чтобы оправдать свой очередной выход.
– Но это и в твоих интересах – узнать, на свободе ли Том, – заметила Екатерина.
– Я не уверена, что смогу и дальше терпеть эту неизвестность, – сморщив лицо, сказала Джейн. – Все твержу себе, что это лишь дело времени… – Она потеряла самообладание и всхлипнула. – Не могу отделаться от мыслей о моем муже. Три удара топором… – Голос ее замер. – Меня может ждать такая же ужасная смерть. Господь покарает меня за то, что я дала показания против него.
Екатерина в ужасе смотрела, как Джейн Рочфорд, всегда прекрасно владевшая собой, распадается у нее на глазах, царапает себе шею и разевает рот в беззвучном крике. Ей самой захотелось кричать, потому что слова Джейн снова привели ее в ужас.
– Успокойся! – прошипела Екатерина. – Ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь услышал тебя или увидел такой. Это вызовет подозрения.
Джейн молча уставилась на нее круглыми испуганными глазами.
Едва держась на ногах, Екатерина вышла из уборной в спальню. Она оттягивала как могла укладывание в постель, боясь остаться наедине со своими мыслями и страхами, которые принесет ночь, но горничные зевали, и было уже больше часа пополуночи. Лучше бы Джейн не говорила эти ужасные вещи о лорде Рочфорде. Екатерина не могла выбросить ее слова из головы. Но брать их с собой в постель ей хотелось меньше всего.
Она позволила служанкам раздеть себя и уложить под одеяло, но запретила тушить свечи – не желала оставаться в темноте. Хотя, судя по всему, вскоре она могла оказаться в вечном мраке. «Хватит! – приказала себе Екатерина. – Еще не все потеряно. Надо думать о лучшем. Меня не могут наказать за то, что случилось в прошлом», – твердила она про себя весь день. Хотелось бы в это верить.
Лежа в кровати, Екатерина терзалась тревожными мыслями, сон к ней не шел. Что происходит за взятыми под охрану дверями ее покоев? Хуже всего было не иметь представления, что известно Совету и кто начал болтать. Том еще на свободе? Слышал ли он о ее аресте? А Генрих… Он ведь находится под крышей этого дома. Насколько она могла представить, король сейчас тоже, вероятно, лежал в постели в слезах, пытаясь свыкнуться с мыслью, что его обожаемая супруга оказалась не такой, как он думал. Но ей же наказали молчать о своем прошлом! Дядя Норфолк настаивал на этом, и герцогиня тоже. О, как же Екатерине хотелось увидеться с Генрихом и все ему объяснить! Она была уверена, что он поймет.
Постепенно она прониклась решимостью: она с ним встретится! Устроит это как-нибудь. И с этой утешительной мыслью наконец заснула.
На следующее утро Екатерина пробудилась рано, и страх тут же сковал ее кандалами. Воспоминания о событиях вчерашнего дня обрушились на нее падающей стеной, и ей захотелось одного – зарыться с головой под одеяло и не вылезать. Но так нельзя; она должна измыслить какой-нибудь план.