Как я написал Конституцию эпохи Ельцина и Путина - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Шахрай cтр.№ 90

Поэтому первая национально-культурная автономия, которую мы создали в 1997 году, была немецкой. Она называется Федеральная национально-культурная автономия российских немцев.

Китайские коллеги глубоко интересовались переменами в нашей стране еще с конца 1980-х, а с 2012-го мне приходится взаимодействовать с ними просто каждый день, потому что мы «строили-строили и, наконец, построили» совместный университет в Шэньчжэне, где я стал первым проректором и председателем ученого совета.

В свое время, как вице-премьер и министр, отвечавший за регионы, я много и серьезно занимался вопросами Сибири и Дальнего Востока и, соответственно, любимым сюжетом левых и правых про то, что китайцы скоро отберут у нас половину страны. Поэтому, чтобы понимать, что реально происходит, приходилось детально разбираться и в политике нашего «давнего друга и великого соседа», и с разными структурами встречаться — официальными и общественными, налаживать диалог и взаимопонимание.

Среди калейдоскопа этих событий особенно мне запомнились встречи с Ван Даоханем , очень известным и уважаемым в КНР человеком, соратником Дэн Сяопина, бывшим мэром Шанхая, а на момент нашего знакомства — председателем китайской Ассоциации за развитие связей между берегами Тайваньского пролива. Если говорить прямо, то он занимался по факту вопросами возвращения Тайваня, а попутно Гонконга и Макао под юрисдикцию Китая. Но главное — он был учителем Цзян Цзэминя, китайского лидера тех лет.

Ван Даохань был уже в солидном возрасте, но дай бог любому тридцатилетнему обладать такой живостью ума и любопытством ко всему новому. Его очень интересовали наши проблемы с региональными конфликтами, вернее, как мы их решаем.

Я подробно рассказывал Ван Даоханю о своей методике урегулирования конфликтных ситуаций с помощью договоров. Моего гостя очень заинтересовала идея разграничения полномочий между центром (всем государством) и регионом (частью государства, объявившей о своей независимости). Я показал ему на примере договоров с Чечней и Татарстаном, как эта схема работает.

Он сразу спросил: «А почему же модель с договором не сработала для СССР? Почему не удалось сдержать “парад суверенитетов” союзных республик?» Я ему объяснил, как шла работа над новым Союзным договором, какие факторы повлияли на этот процесс и какие правовые «мины» помешали попыткам сохранить единый Союз. Он вникал во все детали, особенно в мою стратегию и тактику переговоров с «мятежными» российскими республиками.

В частности, я рассказал, как самые спорные, неразрешимые на момент переговоров проблемы в отношениях с Чечней и Татарстаном мы сознательно вынесли за скобки, а встречи с представителями республик посвятили тому, чтобы обсудить и положить на бумагу только те вопросы, что представляли самый насущный и притом совместный интерес. А в заключение заметил, что если перевести эту модель на китайские реалии, то, например, в ситуации с Гонконгом было бы достаточно оговорить закрепление за Пекином (центром) только сферы обороны и внешней политики, а по всем остальным «предметам ведения» оставить этому региону самостоятельность.

Ведь нельзя унифицировать то, что на данном историческом этапе унификации не поддается. Ну не может Гонконг, который жил при капитализме и по английским традициям, немедля стать таким же, как социалистический Китай. Политика — это искусство возможного. Значит, объединять следует лишь то, что на нынешнем этапе можно без особых проблем объединить.

Фактически я предложил китайцам воспользоваться моей формулировкой, которая сейчас живет в статье 73 российской Конституции: вне пределов ведения и полномочий центра вся полнота государственной власти принадлежит субъекту. А потом все проблемы с возвращением Гонконга решать не наскоком, а через постепенное фактическое расширение совместного ведения.

Ван Даохань был очень впечатлен и несколько раз уточнял правовые детали. Он сказал, что наша модель разрешения региональных конфликтов очень похожа на их знаменитую формулу: «Одна страна — две системы», только очень конкретная, воплощенная в практические шаги. В общем, он вдруг осознал, что философский лозунг, предложенный еще Дэн Сяопином, на глазах наполняется практическим смыслом в юридической форме разграничения полномочий.

Очень хочется думать, что эти наши разговоры повлияли на текст будущего Основного Закона о статусе Гонконга (Основной закон особого автономного региона КНР Гонконг). В преамбуле гонконгской Конституции так прямо и записано: «Согласно принципу “одна страна — две системы” социалистическая система и политика не будут устанавливаться в Гонконге». И вдобавок, когда Великобритания в 1997 году ушла из Гонконга, центральному правительству КНР действительно перешли только два полномочия — оборона и международные дела. Своя валюта, свое Законодательное собрание, своя биржа и, самое главное, своя таможенная и налоговая системы, как и англосаксонское право, — все это осталось за Гонконгом на ближайшие пять десятилетий.

Но, увы, история эта развивалась иначе.

Как и у нас, так и в Пекине всегда есть много нетерпеливых и творческих умов, которым не хочется ждать полвека, пока Гонконг плавно врастет в социализм. И они придумали схему, при которой закон об особом административном районе Гонконга не изменяется (что практически невозможно), а обходится. В итоге был принят проект создания «Большого залива», который представляет собой программу объединения экономики вокруг Гонконга. Этот новый экономический макрорегион включает в себя Гонконг, Макао, Шэньчжэнь (тут находится наш совместный университет), Джухай и еще семь городов, где проживает в общей сложности примерно восемьдесят пять миллионов человек.

«Большой залив» — это масса новых экономических направлений, но ключ ко всему — это развитие зоны высоких технологий и соответствующей ей транспортной инфраструктуры. Там уже такие мосты и скоростные дороги построены, что просто XXII век! Но политическая «вишенка» проекта в том, что центром нового экономического района становится уже не Гонконг, а Шэньчжэнь. Что это значит? Это значит, что на бумаге Гонконг остался самостоятельным, автономным, а фактически — включается на тех же основаниях, что и одиннадцать других городов, в общую экономическую систему, лишается монополии на инфраструктуру, транспортные потоки, финансы. И это при том, что в зону «Большого залива» за последние пять лет уже шесть триллионов долларов инвестиций вложили.

То есть сначала дали Гонконгу особый статус, а потом придумали проект «Большого залива», якобы новую экономическую схему, программу, под которую весь этот свободный Гонконг и заглотили со всеми его потрохами, растворили в мегарегионе. И те волнения, которые в 2019–2020 годах происходили в Гонконге, — это такой глубинный протест местной экономической и политической элиты, которая поняла, что через год-два от них де-факто ничего не останется. Отсюда и демонстрации, и закон об экстрадиции, и требование защитить демократические свободы.

Очень жаль, что империи, насчитывающей не одну тысячу лет, не хватило терпения подождать, как собирались, пару десятков лет. Все проблемы можно было решить тихо и спокойно с помощью этого самого «потом».