Как я написал Конституцию эпохи Ельцина и Путина - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Шахрай cтр.№ 64

Например, когда Счетная палата была допущена к проверке предприватизационной документации ОАО «Оренбургская нефтяная акционерная компания», госказна дополнительно получила более 654 миллионов долларов США от продажи акций. И наоборот, когда приватизировали без нас Московский вертолетный завод имени М.Л. Миля, то за все про все государство получило меньше 30 тысяч долларов, тогда как одних вертолетов там стояло больше десятка, при этом каждый стоил около 6–8 миллионов долларов. Надо пояснить, что тогда Счетная палата не могла по своему усмотрению участвовать в оценке стоимости и аудите процесса приватизации того или иного предприятия. Необходимо было поручение парламента или президента.

В общем, в 2004 году вся Счетная палата, все аудиторы и аппарат засучили рукава, исследовали детально всё законодательство того времени, все сделки, доходы, расходы, подготовили тысячи страниц материалов. А потом мы с рабочей группой свели это всё в отчет страниц на двести — с выводами и рекомендациями на тему, что делать, чтобы это больше не повторилось. Причем специально обсудили вопрос, как можно было бы вернуть государству средства, которые оно недополучило за те десять лет приватизации. Ведь очевидно, что предприятия продавались по заниженной цене, хотя и в полном соответствии с тогдашним законодательством. То есть получается, что раз были такие законы, то ответственность лежит не только на «приватизаторах», но и на государстве.

По логике, надо бы побудить новых собственников как-то доплатить государству, а как это сделать законно и так, чтобы не напугать инвесторов и учесть интересы всех экономических субъектов, внешних и внутренних, — вопрос архисложный. Ведь для стабильности экономики важна позиция, которую озвучивали со всех трибун: «Пересмотра итогов приватизации не будет». Только при таком условии можно было привлекать внешние инвестиции, убеждать бизнес вкладываться в производство.

Решили, что выходом мог бы стать опыт Великобритании. Там Маргарет Тэтчер приватизацию еще в 1980-х годах проводила. И хотя делалось всё строго по закону, возникли сомнения в справедливости оценки имущества. В результате через 17 лет после окончания приватизации англичане взяли и ввели специальный налог на сверхприбыль, которую собственники получили вследствие первоначальной недооценки активов. Назвали его «налог на прибыль, принесенную ветром» (windfall profit tax). И мы такой же хотели внедрить, а деньги хранить в специальном фонде, вроде Фонда будущих поколений.

Стали думать, как обнародовать наши результаты. Это ведь не просто очередной отчет, а своего рода историческое событие. Обсудили с администрацией президента. В том смысле, что если всё правильно сделать, то можно будет одним ударом трех зайцев убить: поставить точку в долгих политических дискуссиях про итоги «грабительской приватизации», зарубежным инвесторам дать позитивный сигнал, да еще и для бюджета «налог на прибыль, принесенную ветром» собрать. Идею очень одобрили, только просили в СМИ заранее информацию не давать. Решили, что схема будет такая: 8 декабря заслушаем отчет Степашина в Госдуме, потому как он обязан регулярно докладывать парламенту о результатах проверок, а по итогам депутаты примут постановление с двумя пунктами. Первый — что «пересмотра итогов не будет», а второй — что надо разработать закон, по которому олигархи будут обязаны доплатить.

Всё вроде должно было получиться, но тут неожиданно журналисты подняли истерику. Кто-то вбросил информацию, что на самом деле принято решение начать пересмотр результатов приватизации за все прошедшие десять лет. Государство решило устроить национализацию крупнейших активов, а доклад Степашина — это просто сигнал к началу кампании. Биржи заволновались, акции всех наших главных компаний, особенно тех, кто участвовал в залоговых аукционах, резко повалились, началась какая-то вакханалия… В администрацию президента двинулись тяжеловесы от экономики и политики: дескать, страна в опасности. Кремль убедил, что доклад Степашина надо сносить, тему гасить, и, соответственно, никакого постановления по итогам приватизации не принимать.

В результате вопрос с выступлением Степашина в Госдуме из повестки дня убрали, а сам доклад еще и засекретили. Кто-то потом шутил, что олигархи решили перенести доклад, чтобы он вышел в свет, когда истечет срок давности по приватизационным преступлениям, а он в тогдашнем Уголовном кодексе был 10 лет.

Я был страшно расстроен, потому что мы потеряли историческую возможность поставить точку в очень болезненном споре, который всех вечно заставлял лезть на баррикады. Думаю, что на самом деле проиграли все. Выиграли только какие-нибудь брокеры, которые на прыжках курсов акций себе денег срубили. Может, собственно, ради этого всё и задумывалось. Часто, когда какое-то большое дело по непонятной причине загублено, ищешь какие-то не менее важные причины, сильных и серьезных противников. А потом оказывается, что это просто мелкий брокер решил чуток заработать.

Сейчас, правда, с приватизацией всё поутихло. Периодически вспоминают про несправедливость, про залоговые аукционы. Но как-то так вяло. Тем более что теперь у нас такие законы, такая система создана, что олигархи сами уже последнее готовы принести. Анекдот в тему вспомнился, правда довольно печальный.

Наши дни. Приходит один из последних олигархов к президенту и говорит: «Владимир Владимирович, докладываю: я все ваши условия выполнил, предприятия государству вернул, один особняк детскому саду отдал, другой — школе, налоги все пять раз заплатил. Можно мне теперь поехать за границу, чтобы с семьей соединиться?»

А Путин отвечает: «Да, конечно! Только на дорожку надо посидеть».

В русских сказках было три богатыря, а в «газпромовской» России 1990-х богатырей было двое. Это Виктор Степанович Черномырдин и Рем Иванович Вяхирев. Оба из тяжеловесов — политических и экономических. Под ними — огромное хозяйство. Думали всегда долго, потому что решения принимали не абы как, а со всей серьезностью и обстоятельностью. И, что важно, оба — и Черномырдин, и Вяхирев — если уж что решили, то готовы были за это лично отвечать. Ничего не боялись, ни на кого ответственность не перекладывали. В общем, серьезные они были — эти газпромовские богатыри.

О Черномырдине я уже писал, а сейчас пару слов о том, как меня однажды свела судьба с Вяхиревым и что из этого получилось.

Помню, было это в конце девяностых, когда я работал советником председателя правительства России. У нас с Вяхиревым шел какой-то довольно длинный доверительный разговор, а я вдруг стал ему рассказывать не про газ с трубами, а про то, сколько СМИ находится на содержании у его любимого детища. Он вещами, далекими от газа, не слишком увлекался, а потому удивился, когда узнал, что Газпром содержит на непонятных основаниях кучу газет — от местных до федеральных, вроде «Труда» и «Рабочей трибуны» (в 1998-м — «Трибуна»), какие-то телеканалы, включая 30% акций НТВ и 3% ОРТ, какие-то радиостанции и прочие местные СМИ — без счета. Как этот массив образовался, никто толком сказать не мог. Видимо, кто-то что-то пролоббировал, кто-то честно поддержать попросил, кто-то немножко пошантажировал — дескать, без покупки этого местного радио мы вам газу в трубу не дадим… А в итоге оказалось, что Газпром выкладывал на СМИ довольно серьезные деньги, но бессистемно и без выгоды для себя.