– Здесь можно влипнуть по-крупному, Агнес, – продолжала мать. – Это не игра.
– Знаю я.
– Да ну?
Ее лицо омрачилось тревогой, которую быстро вытеснил гнев. На что она так злилась? Агнес заметила, как мать перевела взгляд на обмякшего зайца – за долю секунды до того, как вырвала его у Селесты. Та осталась с пустыми руками, облепленными клочками шерсти.
– Этот заяц не ваш, – заявила мать и потрясла им, осыпая капельками крови из разинутого заячьего рта Близнецов и Джейка. – Он принадлежит всем. А ты… – Она повернулась к Агнес, ее глаза налились кровью. – Это место, – рявкнула она, указывая на землю, – вообще не твое.
Призрачные ощущения возникли у Агнес глубоко внутри. Знакомые, но будто обросшие паутиной. Она затопала ногами. Стиснула кулаки.
– Ненавижу тебя, – отчеканила она, превращая каждое слово в подобие твердого камня, который скатывался с ее языка и тяжело падал к ногам матери.
Одним движением, без промежуточных стадий мать сдалась и обмякла, и картины большего отчаяния Агнес еще не видела никогда. На краткий миг их взгляды встретились. В глазах матери застыл вопрос, такой же отчаянный, как ее поза, такой же острый, насущный и исполненный стремления. А потом, как при затмении, этот беспомощный взгляд был заслонен другим – жестким, устрашающим, начисто лишенным любви.
Она отвернулась, обдав Агнес через плечо своим странным новым смешком:
– Само собой, ты меня ненавидишь. Я же твоя мать.
С зайцем, бьющимся о ее бедро и орошающим землю каплями крови, она скрылась в кустах. Снова стала неприступной.
* * *
Подойдя к постели тем вечером, Агнес увидела, что на шкурах неподвижно лежит Глен. А рядом с ним – ее мать. Они соприкасались руками, сцепились согнутыми крючком указательными пальцами, но в остальном их тела лежали порознь. В небо они таращились, как парализованные, впавшие в кому, мертвые. Но, пока Агнес стояла над ними, Глен через силу улыбнулся. Края его век были красными, улыбка матери – натянутой и неприветливой. И все же Глен с матерью раздвинулись, освобождая место для нее между ними. Она не поняла.
– Иди, ложись сюда на ночь, – позвал Глен.
Мать отодвинулась чуть ли не за край постели. «Наверное, чтобы быть как можно дальше от меня», – подумала Агнес.
Она легла между ними. Мать и Глен снова взялись за руки поверх нее. Мать ерзала, перебирала пальцы Глена, казалась чем-то озабоченной или нервничающей. Агнес задумалась, не в ее ли словах причина. Раньше она никогда такого не говорила. И в действительности не питала к матери ненависти. Но мать посмеялась над ней. Как будто ждала этих слов.
Агнес слегка повернулась к матери. Ей вспомнилось, как часто она прокрадывалась к ней в комнату ранним утром. Агнес просыпалась слишком рано, еще до того, как небо светлело от солнца, и тело с разумом не давали ей снова уснуть. И мать ложилась в ее кровать на бок. Всегда доступная ей, даже во сне. Агнес пристраивалась к ней, сворачивалась клубком, и мать машинально обнимала ее одной рукой. Только так Агнес удавалось подремать, пока не начинал трезвонить будильник матери.
Она попыталась придвинуться к матери, но та отвернулась. Ее напряженное тело стало барьером, стеной. Глен пытался притянуть Агнес обратно к себе, но она схватила мать за плечо, заставляя повернуться.
– Прости, мама, – шепнула она, пробуя лечь ближе, уткнуться в ее шею, в ее мягкую щеку.
Но мать на этот раз откатилась и поднялась, встала на ноги. Бесшумно, как зверь.
Агнес села. Глен потянул ее к себе, побуждая снова лечь.
– Ложись спать, – беспокойно заныл он.
Но она выдернула руку.
Мать прокралась на другой конец разложенных по кругу постелей. Остановилась возле шкур Карла и Вэл, нырнула к ним. Их освещало колеблющееся пламя костра. Из всех постелей смотрели любопытные глаза. Минуту погодя послышался растерянный стон, а потом еще сонная Вэл выкатилась из-под шкур на холодную землю. Спросонья Вэл взмахнула руками, хватаясь за воздух, потом разом проснулась, встрепенулась и полезла обратно к Карлу, под шкуры. Но Беа высунулась наружу, размахнулась и ударила Вэл кулаком в лицо. Агнес услышала, как хрустнули кости. Как вскрикнула от боли Вэл. Как негромко ахнула вся Община в спальном кругу. Вэл схватилась за нос, но мать отбила руку Вэл и нанесла еще удар. И еще. Вэл завизжала, взвыла, потом забулькала носом и отвернулась. Сжалась, закрыв лицо руками и хрипло дыша изувеченным носом.
Агнес увидела, как ее мать ногой отпихнула скорчившееся тело Вэл подальше от постели, под неясный свет полумесяца.
Оттуда, где теперь лежала с Карлом ее мать, доносился шум какой-то возни, борьбы, потом Агнес услышала звуки, которые было невозможно спутать ни с чем. Животные звуки. Означающие то, что она бесчисленное множество раз видела в природе, но так и не примирилась с увиденным. Ее мать скакала верхом на Карле, как на лошади. И это обычное житейское дело, в котором, как казалось Агнес, она уже разобралась, снова стало выглядеть странным. В ней нарастало негодование. Все, кто спал поблизости, беззастенчиво глазели на них. Воя от ярости, Вэл уползла прочь, прихватив по дороге шкуру с постели доктора Гарольда и утащив с собой. Он не стал ее отнимать.
Наконец Агнес сумела отвести взгляд от шокирующего зрелища и вскочила. Чтобы остановить мать. Чтобы потребовать объяснений. Чтобы наказать ее. Утешить Вэл. Ударить Карла. Она не знала, какое из чувств сильнее остальных. Но, едва она поднялась, чужая рука схватила ее запястье и грубо рванула обратно. Это был Глен.
– Сиди здесь, – велел он.
– Но Глен…
– Сиди здесь, – прошипел он, стиснув ей руку, словно кандалами.
– Но…
Прежде чем она успела продолжить, он зажал ей рот. Она почувствовала, что он дрожит, переполненный эмоциями. Гневом. Горечью. Чем именно, она не смогла определить. Таким она его еще никогда не видела.
– Ничего, – выговорил он. Голос прозвучал словно из густых камышей в глубине его горла.
Она задумалась о своей недавней ссоре с матерью. О том, какой сломленной выглядела мать, прежде чем издала понимающий смешок. До конца дня Агнес больше не перемолвилась с ней ни словом. За ужином мать держалась в стороне. Болтала понемногу со всеми, с людьми, которыми раньше не уделяла ни единой мысли. Агнес увидела, как мать запрокинула голову, засмеявшись каким-то словам доктора Гарольда. Не кого-нибудь, а доктора Гарольда! Потом мать устроилась рядом с Карлом, чтобы съесть свою долю ужина. Они сдвинулись до странности близко, вплотную друг к другу, жарко зашептались о чем-то среди обычной за ужином беспечной болтовни. Их разговор казался серьезным, даже напряженным. И как же близко, невозможно близко они сидели.
Агнес встряхнула головой, избавляясь от этого видения, сбрасывая его на землю. Она чувствовала себя больной.
– Глен, это я виновата, – сказала она.