Хорошо, что сейчас фотограф не видит моего лица. Оно выражает примерно то же самое.
На душе мерзко. Но обвинять Стропилова я не буду. Я не лучше его.
– История, – с внутренним торжеством произносит Юрий. – Теперь вы понимаете, о чем я говорю.
– Это… вввыглядит... не… ссовсем… ззаконно, – с трудом завершаю я мысль.
– Искусство превыше закона. Искусство превыше всего. Разве нет? – он резко поворачивает кресло – и мы оказываемся лицом к лицу. – А теперь расскажите, что вы здесь делаете.
Его руки – на металлических подлокотниках. Я зажата между спинкой стула и чугунным взглядом фотографом. Я не двигаюсь. Смотрю ему в глаза, но не могу прочитать ни одной эмоции.
Делаю глубокий вдох.
– Ппрезентация.
Фотограф убирает руки, выпрямляется. Ощущение такое, будто он только что перестал сжимать мне горло.
– Презентация – завтра. Сегодня был, так сказать, предпоказ, но он закончился час назад. Кто дал вам такую неверную информацию?
– Ддрузья… друзей. Мможет, ппросто… ошиблась, – кажется, я покраснела от усилий.
Но фотограф словно не замечает этого.
– Снимите парик.
Я молча буравлю его взглядом.
– Вы боитесь меня?
«С чего вы взяли?» я сокращаю до «Нет».
Стропилов уходит в дальний конец студии и возвращается с двумя бокалами шампанского. Протягивает мне один. Качаю головой.
– Вас угощает хозяин выставки.
В голове крутятся причины отказа, но также причина, по которой отказывать нельзя: я под подозрением. Я обязана разрядить обстановку.
Пригубливаю шампанское. Стараюсь улыбнуться как можно естественнее.
Стропилов делает большой глоток.
– Буду с вами откровенен. У вас сильный дефект речи. Вы знаете об этом – и это отражается в вашем взгляде, вашем выражении лица – даже когда вы молчите. Ваш взгляд выражает больше, чем взгляд обычных людей. А это значит – тайна. Загадка. Недосказанность. История. Поэтому ваш портрет будет выделяться среди сотен портретов других шатенок… В общем, я хочу вас сфотографировать, – он делает паузу. – Но не в этой одежде.
Теперь я делаю глоток шампанского по доброй воле.
Я не хочу быть его моделью.
Но я могу воспользоваться его предложением в своих целях.
– Ккакая… одежда?
– Вам понравится.
Еще глоток.
– Ггде… ппере… переодеться?
Он указывает на ширму. Прихватив сумочку, я направляюсь туда.
Шампанское тихонько шумит в голове.
Вынимаю из прически шпильки и невидимки, снимаю парик – и вешаю его на ширму так, чтобы фотограф понял: процесс пошел. Молниеносным движением достаю из сумочки телефон.
Набираю сообщение: «Я ухожу!»
Ответ приходит через несколько секунд.
«Два часа! Любой ценой!»
«Нет!»
«Жизнь или смерть».
Чертыхаюсь про себя и прячу телефон. Эй, конечно, блефует. Не могу представить ситуацию, при которой мое присутствие здесь стало бы вопросом его жизни или смерти.
– Раздевайся, – приказывает фотограф.
У меня мутнеет перед глазами. Смотрю на свою руку: я так сильно зажала шпильку, что она вот-вот проткнет кожу. Но это почти оружие, я могу защищаться.
Я вздрагиваю, когда внезапно на ширму обрушивается черный кожаный плащ. А на него – нижнее белье рубинового цвета и чулки с подвязками.
– Одевайся – и на подиум.
Смотрю то на сумочку, в которой спрятан телефон, то на белье. То на сумочку, то на белье.
Возможно, Эй блефует. А если нет? Если то, что он делает, – действительно вопрос жизни или смерти?
Осталось сорок минут.
Потом я вычеркну его из своей жизни.
Больше никаких заброшенных строек – и никаких поводов, чтобы снова оказаться ему должной.
– Свет готов! Камера тоже, – доносится из глубины студии.
Ледяными пальцами стягиваю с себя колготки.
Отрываю этикетки от белья. Застегиваю плащ на все пуговицы. Прячу шпильку в карман плаща. Выхожу из-за ширмы.
Фотограф сканирует меня взглядом – от макушки до пяток. И закрывает дверь студии на ключ.
На ватных ногах становлюсь в центр подиума. Щурюсь от света лампы, который бьет в глаза.
– Расстегни верхнюю пуговицу.
Я медлю.
Тогда он подходит ко мне – так близко, что я невольно опускаю голову. Упираюсь взглядом в объектив фотоаппарата, висящего у него на шее.
Несколько секунд Юрий стоит, не двигаясь, и я могу только догадываться, что у него на уме. Потом он спокойным, четким движением прячет волосы мне под плащ. Немного его встряхивает, чуть взъерошивает мою прическу. Рывком расслабляет пояс на плаще, расстегивает верхнюю пуговицу, еще одну. Я невольно прикрываюсь руками.
– Отлично! Руки не убирай.
Стропилов приподнимает мне подбородок так, что у меня не остается другого выхода, как встретиться с фотографом взглядом. От этого пересечения взглядов – волнительно и страшно. Страшно больше.
Наконец, Стропилов отходит на несколько шагов.
Щелчки затвора.
– Смотри на меня.
Я смотрю, но толком не вижу его – от волнения картинка перед глазами нечеткая.
– Прихвати пальцами ворот плаща. Смотри на меня!
Фотоаппарат щелкает и щелкает.
– Выставь колено, – просит Юрий, и я слышу: его голос изменился, стал тише, в него вплелась хрипотца. – Вот так. Хорошо! Умница!
Щелчки затвора.
– Теперь сними плащ.
Я сглатываю ком в горле.
Расстегиваю еще одну пуговицу. Едва могу себя заставить это сделать. Сколько мне осталось времени? Десять минут? Двадцать?..
Под плащом у меня – только белье.
Пальцы не слушаются.
Юрий снова подходит ко мне. Расстегивает пуговицу за пуговицей, постепенно, через равный промежуток времени. Одним движением стягивает с меня плащ – и вот я перед ним. В белье – но словно обнаженная.
Он отходит на пару шагов. Я не могу заставить себя поднять голову. Не могу встретиться с ним взглядом – я знаю, что увижу.
Юрий притягателен. Особенно сейчас, когда он увлечен работой – и когда я так остро чувствую, что его влечет ко мне.
– Смотри на меня!
Я с усилием воли поднимаю на него взгляд.
– Оближи губы.
Я подчиняюсь.