Сдержать обещания. В жизни и политике - читать онлайн книгу. Автор: Джо Байден cтр.№ 96

Пока Запад вел переговоры, Милошевич видел, что его агрессия может оставаться абсолютно безнаказанной. В течение предыдущего лета сербы выпустили почти четыре тысячи снарядов по Сараево за 16 часов. Жители Сараево были готовы сдаться: мужчины выбегали на пустые улицы, умоляя о быстрой смерти. Сербы чувствовали себя достаточно уверенно, чтобы насмехаться над целым миром. В декабре 1993 года сербский генерал Ратко Младич предупредил, что если западные военные начнут атаку, то «тут они и полягут». Он угрожал террором западному миру: «Если Запад начнет нас бомбить, я сброшу бомбы на Лондон, — сказал он. — В Лондоне есть сербы. Сербы есть и в Вашингтоне».

С первых дней в Сенате у меня была дежурная шутка, которую я повторял на политических мероприятиях: «Вам, ребята, повезло, что я здесь с вами. Я один из самых влиятельных людей в Соединенных Штатах». Это была хорошая шутка, но в те дни мне уже было не до смеха. Быть всего лишь одним из 100 сенаторов, ратующих за Боснию, было сложно. Я все время пытался привлечь на свою сторону коллег, чтобы заставить администрацию действовать. Мне помогли, среди прочих, сенаторы Боб Доул и Джесси Хелмс. Но все равно это был еще один крестовый поход, совершаемый в одиночку.

В конференц-зале комитета Сената по международным отношениям произошел один случай, который я никогда не забуду. На заседании я все еще настаивал на том, что мы могли бы что-то сделать даже без ввода американских сухопутных войск. Я, как заезженная пластинка, повторял: «Вооружим боснийцев и дадим им возможность сражаться». Генералы ВВС сказали, что мы можем разбомбить все мосты через реку Дрина, следовательно, Милошевич, разграбляющий Боснию, не сможет получить горючее, боеприпасы и оружие. Мы могли бы вывести из строя вооружение и артиллерию на территории Боснии. Мы знали, где они расположены, ведь у нас был спутниковые снимки.

Коллега в Сенате, служивший в вооруженных силах, все время повторял: «Это чушь собачья, Джо. Чтобы эта авиация сработала, у вас должны быть люди на земле. Надо разместить корректировщиков на земле, чтобы убедиться, что мы попадем в танк за школой, а не в школу. Нам нужен кто-то, чтобы навести лазер на танк и выстрелить в него из нашего высокотехнологичного оружия. Мы не сможем обойтись без жертв. Могут погибнуть люди».

Я парировал тем, что потери будут минимальными. Я сказал, что мы не пытаемся выиграть наземную войну. Мы пытаемся лишить сербов возможности вести войну против безоружных людей. Мы могли бы взорвать железные дороги, по которым везли евреев в концлагеря во времена Второй мировой войны. Сколько жизней мы могли бы спасти? Авиаудары по сербам могут прекратить разворачивающийся геноцид. В какой-то момент мой коллега прямо спросил меня: «Джо, вы можете гарантировать мне, что ни один американец не будет убит?» Это был момент, который я никогда не забуду: уроки истории в колледже и мой личный опыт вступили в противоречие. Я почувствовал спазм в горле и холод в груди…

Думаю, я впервые понял, почему сенаторы Соединенных Штатов смогли сесть за тот же стол переговоров и решить, что не стоило пытаться остановить Гитлера в 1935 году. Я никогда не мог понять, как они могли сидеть там, понимая, какими данными о наращивании военной мощи Германии владеют, и при этом ничего не делать. Однако у меня было преимущество человека будущего. Если бы мы вмешались тогда, в 1935 году, вероятно, это стоило бы нам тысячи американских жизней, а в 1937 году, может, пяти тысяч. Но что доказали бы эти сенаторы? Как доказать отрицательный результат? Могли ли они доказать, что они остановили Вторую мировую войну? Могли ли они утверждать, что спасли 6 миллионов евреев, цыган и других неугодных от нацистских лагерей смерти? Кто бы в это поверил?

Что бы ни делал президент, чтобы остановить трагедию, ему придется нести политическую ответственность тем или иным образом. Если он это сделает и потерпит неудачу, он ошибся, если сделает и преуспеет, то он был не прав с самого начала. Если мы вмешаемся и остановим геноцид, мы не сможем доказать, что он был. А на кону жизни американских ребят.

Эти же сомнения явно мучили администрацию Клинтона. Вице-президент Эл Гор настоятельно подталкивал президента к действию, но без особого успеха. Когда сербы расстреляли шестьдесят восемь сараевцев на рынке в феврале 1994 года, Клинтон осудил «убийство невинных», но мы так ничего и не сделали. К тому времени администрация президента публично высказалась против военного вмешательства США. Когда сербские снаряды стали причиной гибели 71 человека в Тузле и других местах, названных ООН «районами безопасности», мы по-прежнему ничего не сделали. Когда я снова посетил Балканы в июне 1994 года, Сараево лежал в руинах.

Я поехал в Европу на пятидесятую годовщину Дня высадки союзных войск в Нормандии, и мы с сенатором Бобом Доулом решили совершить незапланированную поездку на Балканы. Доул был одним из немногих решительных сторонников начала авиаударов. Позже я узнал, что хирург, который вернул Доула с того света после того, как он был тяжело ранен во время Второй мировой войны, был армянином, чья семья сильно пострадала от турецкого геноцида.

Когда мы с сенатором Доулом прибыли в Сараево, городской пейзаж выглядел апокалиптически. Мы видели одеяла и простыни, натянутые через улочки Старого города. Когда я заметил позже, что такой способ сушки белья мне кажется очень необычным, мне объяснили, что это был лучший способ защитить сербских и хорватских детей от снайперов, укрывшихся на холмах вокруг города и выбирающих детей в качестве мишеней. Таким образом сербы пытались заставить мусульман покинуть свои дома.

Когда в тот же день мы прибыли в госпиталь, мы оказались не готовы к тому, что увидим. Нейрохирург провел нас через палату — громадное помещение, похожее на пещеру, с двенадцатифутовыми потолками и плиточными стенами, в стерильное помещение со стальной кроватью. Под накрахмаленным белым постельным бельем лежала девушка лет пятнадцати с волосами цвета воронова крыла. Когда я подошел к ее кровати, я заметил, что она не проследила за мной взглядом, но на голос повернулась. Доул стоял возле кровати, наблюдая, пока хирург объяснял, что зрительный нерв девушки был поврежден пулей, выпущенной сербским снайпером. Я положил руку девушке на плечо и легонько похлопывал, пока доктор говорил. Доула усадили на краешек кровати. Он был явно тронут, мне кажется, что Боб Доул был одним из самых эмоциональных мужчин, с которыми я когда-либо служил, но ему было неловко показывать свои эмоции. «Элизабет, — сказал он своей помощнице, жестом попросив ее что-то передать девочке, — конфеты, конфеты». И тут его голос надломился: «И мишку».

Мало того что снайперы убивали и калечили невинных жителей, так мишенью сербов стали дети. И это происходило на глазах у всего мира, я имею в виду, в буквальном смысле: эти кадры прошли на телевидении. Но никто не пытался это остановить.

Это была первая после «холодной войны» серьезная проверка коллективной безопасности для Европы, и она ее позорно провалила. Для этого нового поколения лидеров коллективная безопасность означала обвинение друг друга в бездействии. Они не выступали против зла вместе — они вместе прятали голову в песок.

Хорошая новость заключалась в том, что после почти годичных споров президент Клинтон наконец подписал законопроект «О преступлении», который включал в себя закон «О насилии в отношении женщин» с разделом III положения о гражданских правах без изменений. Законопроект стал небольшой частью масштабного антикриминального законодательства на общую сумму 30 миллиардов долларов, которое стало известно как законопроект «О преступлении» Байдена-Хэтча ^[84]. На церемонии, проходившей на лужайке Белого дома, президент любезно упомянул о моих усилиях по подготовке всего пакета законопроектов о преступлениях, но мне было очень приятно узнать, что законопроект «О насилии в отношении женщин» наконец стал законом. «Давайте засучим рукава и остановим эту ужасную волну насилия. Снизим уровень преступности в этой стране, — сказал президент Клинтон, подписывая пакет, — теперь у нас есть инструмент для этого, давайте же используем его».