Но было видно, что он нисколько не обиделся, и вообще, ему
наплевать, что о них с другом подумают.
— Так на кого она похожа? — настаивал Легов.
— На женщин Рембрандта! — выпалил Васик. Евгений
Иванович Легов не был творческой личностью, при его профессии это бы здорово
помешало. Но, работая последние годы в Эрмитаже, он все же не совсем был далек
от искусства, а посему не стал махать рукой на наблюдения Васика, а отнесся к
ним с должным пониманием.
— Ну вот что, — сказал он, подходя ближе и с
неудовольствием наблюдая, как Анатолий, растерянно крутя головой, сидит на полу
весь в гипсовой пыли, — вы мне еще понадобитесь, так что из города —
никуда. И вообще, кончайте вы эту самодеятельность, попадетесь ведь рано или
поздно. Или вляпаетесь в серьезную историю, вот как сейчас.
Во время этой речи Васик ел Легова не правдоподобно честными
глазами, а Стасик краснел и опускал длинные, как у девушки ресницы.
Анатолий встал, пошатываясь и потирая затылок, — ему
здорово попало гипсовой статуей.
— Ну это же надо… — бормотал он, направляясь к двери.
— Зевать по сторонам не надо, — ворчливо заметил
Легов, — а то разинул варежку вон, как эти! он махнул рукой в сторону
панно.
Едва за ними закрылась дверь, Стасик переглянулся с Васиком.
Оба поняли друг друга отлично, никаких слов им не понадобилось, и Стасик,
крутанувшись на босой пятке, исчез из комнаты, чтобы появиться через две минуты
полностью одетым, с небольшим рюкзачком за плечами. Васик за это время собрал
кое-какие ценные вещицы в большую матерчатую сумку, после чего осторожно,
стараясь не скрипеть, приподнял старую оконную раму. Стасик послушал у двери,
остался удовлетворен и махнул рукой приятелю, тогда тот полностью открыл окно.
Сам же он нагреб в мусорное ведро остатки разбитой гипсовой статуи и подвесил
ведро над входной дверью, с тем чтобы оно обязательно ударило всякого входящего
по лбу, после чего удовлетворенно ухмыльнулся и скользнул вслед за Васиком в
окно.
Как уже говорилось, этаж был последний, так что окна
мастерской выходили на крышу соседнего, вплотную стоящего дома. Стараясь не
греметь кровельным железом, приятели перебежали по ней и спрыгнули на соседнюю
крышу. Та была покатой, так что пришлось двигаться медленнее, зато одна стена дома
уже несколько лет стояла в лесах, что, конечно, было очень удобно. Приятели
спустились по лесам в соседний двор, выскочили в переулок, который упирался в
забор маленькой фабрички. Что на ней когда-то изготовляли, не знал уже никто,
но в проходной сидел сторож, и ворота были закрыты.
Васик махнул сторожу рукой, тот покивал в своей стеклянной
будке, приятели заскочили на территорию и открыли двери большого гаража. Васик
вывел оттуда огромный и блестящий «Харлей Дэвидсон», Стасик вытащил два шлема.
Через секунду роскошный мотоцикл уже выезжал в открытые сторожем ворота,
взревел мотором и пропал из виду вместе с седоками.
Легов страшно недовольный спускался по лестнице. Приходилось
сдерживать шаг, потому что Анатолий, тащившийся сзади, все время отставал, жалуясь
на головокружение и боль. Внизу, при выходе из подъезда, Легов едва не
столкнулся в полутьме с кем-то. Человек был одет во все черное, и даже
профессиональный взгляд Легова не смог рассмотреть, как следует, его лицо. Не
то оно молодое, не то старое, не то широкое, не то узкое, глаза вроде темные, а
может и светлые…
На один миг лицо это показалось Легову удивительно знакомым,
однако они разошлись, и Легов так и не вспомнил, где он видел это лицо. Человек
неторопливо поднимался наверх, на шестой этаж, где, надо сказать, никто его уже
не ждал.
* * *
— Вы слышали, Старыгин? — в голосе Легова
слышалась не слишком скрываемая неприязнь, однако он сам решил позвонить,
исключительно для пользы общего дела. — Эти два мелких ворюги утверждают,
что в деле с похищенной картиной замешана какая-то женщина — скорее всего
русская, по имени Маргарита, но имя может быть фальшивое. Полная блондинка с
очень белой кожей, молодая… Знает несколько языков, по некоторым их
предположениям, живет и работает в Амстердаме. Вам ни о чем не говорит мое
описание?
— Да-да… — рассеянно ответил Старыгин.
Перед глазами его встало лицо с молочно-белой кожей и нежным
румянцем, светлые волосы, плавный поворот головы и запах ее духов едва слышный
аромат весенних цветов…
— Старыгин! — надрывался Легов. — Вы меня
слышите? Где вы встречали эту женщину?
— Да-да, — невпопад ответил Дмитрий Алексеевич.
Конечно, это она, его соседка по самолету! А потом он видел
ее в баре гостиницы, но не узнал, отвлекся погоней за первым двойником. А
наутро, когда узнал, что того убили, встреча выпала у него из головы. И
разумеется, это с ней он столкнулся по прибытии во Флоренцию в том крошечном
магазинчике возле гостиницы! И постеснялся подойти, а нужно было забыть о
приличиях, схватить ее за руку и спросить, отчего она все время попадается на
его пути?
— Я буду это иметь в виду! — сказал он Легову и
поскорее отсоединился.
От волнения на лбу Старыгина выступили мелкие бисеринки
пота. Он полез в карман за платком, и тут в руку ему попал мятый картонный
прямоугольник.
Он вытащил его из кармана, поднес к глазам…
Это была карта Таро.
Та карта, которую он подобрал в подвале под часовней на
территории монастыря Сан-Марко.
Потертая, залоснившаяся от долгого употребления, но все еще
яркая и выразительная.
Из узорных, декоративных облаков в верхней части карты
выглядывал кудрявый юноша в красной одежде, с синими крыльями за спиной и
золотой трубой возле губ. Судя по всему, это был архангел, трубными звуками
возвещающий день Страшного Суда. Впрочем, старинный рисунок был выполнен так
условно и наивно, что можно было подумать, будто крылатый юноша пьет из узкого
горлышка золотистое вино.
В нижней части рисунка из адского пламени поднимались
уродливые костлявые тела — спешащие на Страшный Суд грешники.
Двадцатый Аркан.
Страшный Суд, или Воскресение из мертвых.
Старыгин вспомнил строки из старинного манускрипта:
«Буква этого Аркана — реш, число его — двести, тайное
значение в книге Сефирот — Голова человека, в каббале суть его — Вечная Жизнь,
в алхимии — Духовное Возрождение, в астрологии знак его — Сатурн… Аркан
двадцатый есть учение о воскресении из мертвых, о великом переломе в бытии
человека, об обретении им истинной жизни…»
— Откуда у тебя эта карта? — поинтересовалась
Катаржина.
— Я нашел ее сегодня в монастыре, — коротко
ответил Старыгин, предпочитая не углубляться в подробности.
— И какой смысл ты вкладываешь в нее?
— Меня удивляет одна вещь… — проговорил Старыгин,
разглядывая карту. — До сих пор такие послания я получал, когда находил
убитым соответствующего данной карте двойника. Но двадцатому Аркану
соответствует, насколько я понимаю, Якоб Дирксен де Рой, импозантный гвардеец,
заряжающий аркебузу на первом плане картины. А его двойник пока жив.., точнее,
мы пока не нашли его труп.