Окинув взглядом долину, удивилась, как быстро добралась до нас пожилая женщина, идти тут прилично, а она нас встретила, будто знала о нашем появлении. Мотнув головой, решила не заострять внимание на мелочах. Подавив желание усесться в кресло-качалку и наслаждаться красотами этого сказочного места, нырнула в шатёр. Тут было сумрачно и глаза медленно привыкали к полумраку. Разглядев подушку вот прям рядом со входом, уселась на неё и с любопытством разглядывала все, до чего дотягивался мой взгляд.
Первое, что удивило, запах, я неосознанно ждала спёртого и нагретого воздуха, но дышалось тут легко, запах разных трав просто затопил все пространство этой палатки эм… Вигвама? Юрты? Так и не решив, как точно называть местное жилище, решила звать шатрами. Так вот он был странным, не как на Земле у кочевников. На сколько я знаю, у нас по центру располагался очаг, и все строилось вокруг него. Тут же я вообще не видела ничего напоминающего костёр, печку или переносную горелку. Зато мой взгляд зацепился за странный пучок трав, что тлел в дальнем тёмном углу. Присмотревшись, поняла, что это не случайность и не начинающийся пожар, а скорее аналог благовоний. Сухая трава была скручена в тугой жгутик и тихонько тлела, распространяя тот травяной аромат, что заполнял все своим, немного сладковатым и пряным, ароматом.
Вообще жилище этой орчанки было странным, ничего, ну кроме трав, тут не говорило о шаманстве. Где очаг и мухоморы, кальян на худой конец. Ну или банки, клетки с галлюциногенными лягушками? Тут не было даже бубна для камлания. Честно сказать я была разочарована и уже хотела подняться и выйти, но тело не слушалось. Сидела-то я по-турецки и в удивлении перевела взгляд на свои руки и ноги. От увиденного чуть не заорала в голос.
Ну знаете, не каждый день видишь хвост, обвивающий твои ноги и прячущийся в складках одежды. Большой такой, массивный, с чешуйками. Попробовала его потрогать, но руки не слушались. В удивлении подняла глаза, в желании найти одурманившую меня женщину и не нашла. Вокруг меня не было развешенных то тут, то там пучков трав, непонятной мебели, что тянулась вдоль стенок шатра, и напоминала дикую смесь комода и свалки разномастных ящиков. Да и самого шатра не было. Тут была пустота и серость. Именно серость, этакий полумрак и отсутствие каких-либо красок.
И вот в этой серости прошла злость и паника, наступила такая же серая апатия. Мысли потекли ровным потоком, не вызывая эмоций. Все, что я гнала, прятала поглубже и не хотела об этом думать, всплывало на поверхность. Я снова стояла там, на обочине и смотрела на сгоревшие стены родного дома. Опять этот тёмный провал затягивал, манил. Все началось именно там. Каждый раз меня память вышвыривала именно в это воспоминание. Почему?
Этот вопрос всплыл в голове впервые, он будто был не моим, а нашёптанным кем-то невидимым.
— Самое яркое воспоминание детства, — ответила на вопрос, не отвечая, не разжимая губ, — трагедия, потеря, ничего удивительного, что я вспоминаю именно её.
— Нет! — ответила мне пустота, ни словами, ни мыслями, а просто пришло понимание ответа. — Ты обманываешь себя, не хочешь увидеть правду.
— Тут нет правды или лжи, это просто эпизод моей жизни, трагический эпизод, — не согласилась я.
— Трусиха! — всколыхнулась пустота вокруг. — Всегда была трусихой, всегда бежала от себя и от ответственности!
Ошеломлённая таким напором, уже хотела возразить, но в памяти всплыли мои же мысли, там, у алтаря. Я и правда бегу всю свою жизнь: что на Земле, что на Треи. Бегу от себя. Но почему? Что такого произошло в тот день трагедии, что так подкосило меня тогда и не отпускает до сих пор? И мои воспоминания будто только ждали этого, хлынули рекой.
Как тогда у алтаря, воспоминания раскручивались спиральной лентой, от сегодня и до рождения. Но на этот раз я пронеслась по ним как по горке, почти не замечая мелькающих картинок. И с размаху полетела дальше и дальше. Перед глазами мелькали совсем незнакомые мне места и воспоминания раскручивались как серпантин, но я только набирала скорость все ускоряясь, словно на американских горках. От мельтешения образов и картинок начало подташнивать. Зажмурившись, не знаю, как и чем, но отгородилась от странных, чуждых мне воспоминаний. Никогда не задумывалась об этом, но оказывается, нет ничего приятного в чужих воспоминаниях, это как подсматривать в замочную скважину: неловко, а порой и стыдно.
Так и скользила с закрытыми глазами, борясь с головокружением и тошнотой и старательно отгораживаясь от проекций чужих жизней. Мне казалось, что эта спиральная горка бесконечна и я застряла тут навечно, но нет, почувствовала замедление своего скольжения вниз. К истокам — всплыло в памяти, настороженно приоткрыла глаза и тут же, с паническим беззвучным криком, зажмурилась изо всех сил. Вот только поздно, скрыться от увиденной картинки не получилось, как и сбежать из этого странного места памяти. Открывшееся моему взгляду не отпускало, будто отпечаталась на сетчатке глаза. Странный, изрытый пейзаж, повсюду разрушения, израненная земля и горстка усталых, но не сломленных защитников. Среди этих ребят в броне была и я. Воспоминания и эмоции, пережитые тогда, хлынули в меня полноводной рекой, затопляя и подчиняя себе. Я чувствовала ту боль, омерзение и дикий бешеный страх, испытываемый перед битвой.
Не узнать в полчище наступающих врагов огромных паукообразных тварей, было просто невозможно. Они текли сплошным потоком, бурлящей полноводной рекой, от края до края видимого горизонта, сносящие все на своём пути. Мелкие, размером с собаку, их было больше всего, но это мясо, тупое, только и способное, задавить своим количеством противника. Сквозь броню им не пробраться. А вот идущие за ними, более крупные особи, были разумны, хоть и подчинялись единому интеллекту, как рой ос. Опасные, почти неуязвимые и очень сильные твари.
Вот только и мы с отрядом, а таких отрядов насчитывалось тысячи, были расходным материалом. Этот безумный план командования давал хоть какую-то надежду, шанс уничтожить врага. А нам всем предначертана роль смертников, которые отвлекают на себя весь рой. Пока элитный отряд бойцов не проберётся к их разуму, их матке и королеве и не уничтожит её. Там, в том воспоминании мы стояли до последнего. Я теряла одного друга за другим, запрещая себе чувствовать боль утраты.
Вот только я так и не узнала, была ли наша жертва спасением для мира. Или мы все погибли тогда зря. Я и не я, видела, как погибают друзья, как гибнет любимый и я отчётливо помню, как меня рвали ещё живую на части эти отродья. Как? Как мне вытравить эти воспоминания моей и не моей жизни и смерти? Я корчилась там, на этой странной ленте моих и не моих воспоминаний, переживая все эмоции той меня заново. Чувствуя её боль, её страх и ненависть, её бешеную, нестерпимую надежду, что все не напрасно.
Кое-как придя в себя и утерев слезы, которые не замечала до этого, я медленно осознавала, что моя арахнофобия имеет под собой чёткое обоснование. Пусть я не помнила тех событий и той жизни, но помнила моя душа. Эти страх и ненависть так впаялись в неё, что я их пронесла через столько воплощений. А ещё пришло кристально ясное понимание, я найду тот мир и узнаю, чем закончилась война. И если победили Шаутаны… Не знаю, что я сделаю, но они ответят. Кулаки сами сжимались с невыносимой, всепоглощающей и выжигающей все нутро ненавистью, я уничтожу этих мразей во что бы то ни стало. И дело даже не в том, что там погибла я и любимые мною люди, нет они захватчики, они пришли из другого мира. Они уничтожили то, что им не принадлежало, мой мир!